Фуше

Не успевает герцог Отрантский вернуться в Феррьер, как к нему вновь, и уже в который раз, является Бертье. Он сообщает экс-министру, что никогда еще не видел Наполеона в большем гневе, что император уверен в том, что Фуше разыграл его посланцев. Принц Невшательский умоляет, требует от Фуше подчиниться воле государя. Фуше непреклонен. «Более чем когда-либо, — пишет он в мемуарах, — я утвердился в мысли не уступать и тщательно сохранить неопровержимые доказательства того, что наиболее жестокие и инквизиторские меры, исполненные во время моего министерства, были настоятельно предписаны (мне) приказами, исходящими из кабинета и собственноручно подписанными императором»^{607}. Если верить герцогу Отрантскому, в ответ на угрозы Бертье он произносит патетическую речь: «Пойдите к нему (Наполеону) и скажите ему, — заявил экс-министр, — что вот уже 25 лет я привык укладываться спать с головою на эшафоте… мне известна степень его (Наполеона) могущества, но я не страшусь его и, добавьте, что коль скоро он желает сделать из меня Страффорда[83], он волен поступить таким образом»^{608}. Решимость решимостью, но в какой-то момент у Фуше сдают нервы. Император посылает ему коротенькую записку следующего содержания: «Господин герцог Отрантский, ваши услуги мне больше не угодны. В течение двадцати четырех часов вы обязаны выехать в свое поместье»^{609}. Не эта ли записка Наполеона была той последней каплей, которая привела Фуше к мысли об эмиграции? Ответить на этот вопрос безапелляционным «да» или «нет» не представляется возможным. Сам Фуше в своих мемуарах пишет о том, что к решению покинуть Францию он пришел вследствие собственных рассуждений и уговоров своих друзей^{610}. Правда, накануне своего отъезда из Феррьера Фуше все же передает какие-то бумаги в руки посыльных императора. Герцогиня д’Абрантес связывает это с приездом в поместье экс-министра префекта полиции Дюбуа. Император категорически приказал префекту требовать у Фуше «всех бумаг, которые дошли к нему от меня… Если он откажется… если откажется… тогда отдать его в руки десяти жандармов, отвезти в Аббатство, и, клянусь Богом, я покажу ему, что можно скоро оканчивать процессы…». Исполняя распоряжение властелина, Дюбуа прибыл в Феррьер. «Увидевши перед собой врага, или, лучше сказать, соперника своего, Фуше задрожал… Дюбуа изложил ему причину своего посещения… — Чтобы я возвратил ему заметки его, милостивый государь! — закричал Фуше и начал бегать по комнате как сумасшедший. — Чтобы я возвратил его заметки!.. А где прикажете мне взять их? Я сжег их, говорю вам!.. Я уже клялся в этом и поклянусь еще сколько угодно… Но у графа Дюбуа были предписания точные, определенные. С Наполеоном не смели шутить… Должно было повиноваться, и потому надобно было наконец произнести слово: Аббатство!.. Едва герцог услышал это слово, как мертвенный цвет покрыл его лицо, и без того уже серое… Граф Дюбуа думал, что с ним сделается обморок… Ноги его подкосились и он упал в кресла, совершенно уничтоженный… — Аббатство!., меня в Аббатство!., но что же он хочет сделать со мной?.. Нарядить суд, говорите вы? Он вскочил и опять бегал по комнате, как сумасшедший. Префект старался успокоить его и снова заговорил об отдаче бумаг. — Но… я повторяю вам, что они все уничтожены!., сожжены!.. Неужели думаете вы, милостивый государь, что я оставил бы у себя бумаги, которые могли когда-нибудь… мало погубить меня… развеять, испепелить… повести на виселицу моих детей, внучат, потомков до четвертого колена! И он беспрестанно бегал по комнате, ударяясь о мебели, сжимал руки и был в совершенном отчаянии… словом, никогда не видывали человека в таком ужасе. Префект сжалился над ним… Послушайте, — сказал он ему, — Я запечатаю какие-нибудь из ваших бумаг: ведь с вами, верно, есть какие-нибудь?.. Императору скажу, что вы не хотели показать мне ничего, и что Реалю останется только приехать и вскрыть печати. Реаль, кажется, вам друг… С императором страшно только первое движение… Ему надобно заснуть после своего гнева, и на другой день… не останется никаких следов… Успокойтесь, и все пойдет хорошо. Они в самом деле собрали множество бумаг самых незначительных, потому что других, кажется, и не было»^{611}. Однако, даже обманув Дюбуа, герцог Отрантский не чувствует себя в безопасности. Решение убраться подальше от императора и императорского гнева приобретает конкретные очертания.