Фуше

От зоркого и недоброжелательного взгляда герцога Отрантского не укрывается то, что авторитарная политика императора в Европе подрывает Тильзитские соглашения с Россией^{629}. Внутренние трудности, которые переживает империя в 1811 г.: упадок торговли — следствие континентальной блокады, нехватка продовольствия — результат неурожайных лет и бездумного расширения экспорта сельскохозяйственной продукции также попадают в поле зрения Фуше. Даже недовольство существующими порядками, выказанное завсегдатаями парижских салонов, замечаются и фиксируются сенатором от Экса. «Дух, царивший в салонах, — вспоминал Фуше, — был не слишком благоприятен для императора; он был даже враждебен»^{630}, «салоны и будуары Парижа, — продолжает он, — стали театром тайной войны между приверженцами Наполеона, с одной стороны, и Талейрана и его друзей — с другой — войны, в которой победитель Европы почти всегда бывал бит»^{631}.

Наполеон I

Впрочем, сам повелитель не считает себя побежденным. Прежде чутко улавливавший «пульс нации», Наполеон все меньше и меньше обращает внимание на общественное мнение. Правы те, которые утверждают: «Всякая власть развращает, а абсолютная власть развращает — абсолютно». Несколько афоризмов императора «образца 1810-го года» довольно хорошо иллюстрируют эту мысль. «Мои итальянцы, — заявляет он, — достаточно знают меня, чтобы забыть о том, что в моем мизинце больше ума, чем во всех их головах вместе взятых». «Существует лишь один секрет управления, — уверяет Наполеон, — …быть сильным, ибо только в силе нет ошибок и заблуждений; это — голая правда». «И внутри страны и за ее пределами, — говорит он Шапталю, — я царствую лишь благодаря страху, который внушаю»^{632}.

Окружающие императора лица все больше приобретают статус послушных исполнителей и челяди. Кстати, сам Наполеон свою очевидную склонность брать на службу представителей старинных, «исторических», родов объясняет именно их умением служить. «Только эти люди, — говорит он, — знают, что такое быть слугами»^{633}. Правда, у медали есть и обратная сторона. Слуги не задают вопросов, не высказывают собственное мнение, да у них его просто не может быть; в наполеоновской Франции они что-то вроде «эха» в горах… Во всей огромной «великой империи» отчетливо слышен лишь один голос — голос императора французов и короля Италии, протектора Рейнской Конфедерации, гаранта швейцарской конституции, зятя императора Австрии, короче говоря, — Наполеона Бонапарта. Порой властелин, которому надоели вечно согбенные спины и рабская услужливость титулованных особ, приглашает к себе во дворец людей менее «прирученных». Герцог Отрантский, бесспорно, — один из них. Изредка он является в Тюильри. В конце 1811 года император советуется с ним относительно войны с Россией. В своих мемуарах Фуше пишет о том, что, узнав о намерении Наполеона воевать с «северным колоссом», он пришел в ужас и даже попытался отговорить императора от этого самоубийственного предприятия. По его словам, он сочинил доклад о войне с Россией в трех частях, для представления его Наполеону. В первой части сенатор от Экса рассуждал о том, что время для этой войны выбрано крайне неудачно, ибо война в Испании не только не окончена, но, напротив, разгорается с новой силой. Во второй — Фуше коснулся вопроса о трудностях предстоящей кампании, обратив внимание императора на природу России, особенности национального характера ее жителей, личные качества царя. В третьей, заключительной, части рассматривались последствия войны как в случае ее успешного окончания, так и в случае неудачи. При этом герцог Отрантский якобы даже осмеливается назвать идею «всемирной монархии» не чем иным, как «блестящей химерой»^{634}.

Во время личной встречи с императором Фуше призывал его благоразумно довольствоваться достигнутым, заклинал его остановиться и ни в коем случае не вступать в войну с Россией, этой, как он выразился, «современной Скифией». Герцог Отрантский напомнил властелину участь Карла XII, похоронившего в заснеженных степях России шведскую славу. Под конец беседы «вещая Кассандра» в образе экс-министра с поистине дьявольской прозорливостью предрекла Наполеону все те беды, которые он действительно испытал несколько месяцев спустя, перейдя Неман. Слишком уж детальное и чересчур точное описание последствий похода Наполеона в Россию в мемуарах Фуше ставит под вопрос достоверность всей истории с его докладом императору и с разговором, состоявшимся в Тюильри. «Рассказ Фуше, — пишет по этому поводу А. З. Манфред, — требует критическом проверки… При всем том представляется маловероятным, чтобы этот эпизод был целиком выдуман. Он заслуживает внимания как еще одно подтверждение глубокой тревоги, которую вызывал у элиты наполеоновской Франции предполагаемый поход в Россию»^{635}.