Футляр для музыканта

Взяв из медицинского саквояжа контейнер с анализом, она вышла из машины и, предъявив на входе удостоверение, вошла в здание. Поднимаясь по лестнице в лабораторию, взглянула на часы – восемь часов сорок три минуты. Они успели как раз вовремя.

– Мама! Я так рада тебя видеть! Я очень соскучилась и переживала!

Когда спустя еще двадцать минут они приехали в особняк шестого управления на Беркаерштрассе, то, войдя в приемную бригаденфюрера Шелленберга, на месте его адъютанта барона фон Фелькерзама Маренн увидела Джилл.

– Дорогая моя! – Маренн с радостью обняла дочь. – Как вы провели время с Зилке в мое отсутствие? Надеюсь, дома все в порядке? – спросила она с легкой иронией.

– Мама, уверяю тебя, мы вовсе не безобразничали! – рассмеялась Джилл. – Ты выглядишь очень усталой, – добавила она озабоченно.

– Вот этот документ надо передать бригаденфюреру, это очень важно, он ждет.

Маренн передала Джилл папку с медицинским заключением.

– Бригаденфюрер сейчас в Хоенлихене на совещании у рейхсфюрера, – сообщила Джилл. – И Ральф там вместе с ним. Поэтому я оказалась на этом месте. Но как только они вернутся, я сразу же доложу, – пообещала она и, открыв сейф, убрала папку внутрь. «Теперь она в надежном месте», – мелькнула у Маренн мысль.

– Хочешь кофе, мама? Я только что сварила. – Джилл подошла к кофеварке. – И у меня есть вкусные конфеты. Ральф вчера привез мне из кондитерской на Шарлоттенштрассе.

– Да, с удовольствием, – согласилась Маренн и села в кресло у небольшого кофейного столика перед окном. Только сейчас она почувствовала, что напряжение отпустило ее – все было позади, анализ приняли в лабораторию, оставалось только ждать результата.

– Знаешь, мама, ты не поверишь, но мы с Зилке, почти всю ночь спорили о музыке Гленна и даже слушали кое-какие записи, которые удалось найти, – рассказывала Джилл, наливая в чашки ароматный кофе с корицей. – Мы с ней едва не поссорились из-за этой пьесы, как она называется, – Джилл нахмурилась, вспоминая. – Кажется, «В настроении», к фильму «Серенада Солнечной долины». Мне она кажется веселой, жизнерадостной, а Зилке, наоборот, утверждает, что она очень, очень грустная, и Гленн написал ее в плохом настроении. «Наверное, говорит, он написал ее, когда ему жена изменила». Я ее чуть не убила за это, – Джилл рассмеялась. – Ведь ей известно, какие у них трепетные отношения, у Гленна и его жены Хелен. В общем, мы решили спросить у него самого и утром приехали в клинику, – сообщила Джилл, ставя чашки с кофе на стол.

– Вы были у меня в клинике? – удивилась Маренн. – Во сколько же? А я-то думала, вы давно на рабочем месте.

– Мы чуть-чуть опоздали. – Джилл поморщилась. – Самую малость. Но когда мы приехали, я хотела зайти к тебе и спросить разрешение, но мне сказали, что ты уже уехала куда-то и фрау Кнобель тоже уехала с тобой. Однако доктор де Кринис был к нам добр и все равно пустил нас. – Джилл улыбнулась и, присев напротив, отпила кофе из чашки. – Гленн конечно же разрешил наш спор, – продолжила она. – Я, естественно, была права, – она подняла два пальца вверх, показывая знак победы. – Ни о какой грусти в этой пьесе не было и речи. У него вся музыка жизнеутверждающая, светлая, я считаю. Он вообще был очень рад нас видеть. Но беспокоился, почему не появляется фрау Кнобель. Когда же я сказала ему, что она уехала вместе с тобой, он расстроился, а затем попросил передать тебе, мама, что он вспомнил что-то очень важное. – Джилл сделала паузу. – Вспомнил, о чем ты его спрашивала. Имя какого-то офицера в Париже и женщины, которая была вместе с ним. Он сказал, что теперь он точно помнит и сможет тебе назвать. И попросил меня тебе это передать, как только я с тобой увижусь. Я обещала ему это. И вот передаю.

Джилл встала с кресла, подошла к рабочему столу. Открыв его, вытащила коробку конфет, украшенную золотым вензелем и розами на крышке. Раскрыв коробку, поставила ее перед Маренн.

– Угощайся, мама, – предложила она и тут же поинтересовалась: – А что это за офицер, мама, о котором говорил Гленн? Тоже какой-нибудь музыкант? Иначе откуда Гленн его знает?