Футуризм и всёчество. 1912–1914. Том 1. Выступления, статьи, манифесты

Однако или благодаря плохой осведомлённости, или желанию ряда лиц очернить футуризм, создалось ложное представление об отношении футуристов к предкам и преемству. Правда, Маринетти писал: «Идите же, хорошие поджигатели с обуглившимися пальцами»⁴⁹ или – «Между нами и нашими предками почти ничего нет общего. Отречёмся же смело от них»⁵⁰, но надо понимать, что это преувеличение. Футуристы просто не хотят думать о [преемстве] старом, чтобы направить мысль на более нужные действия. Конечно, преемство нужно, но лишь в подходе к форме, а с другой стороны, извращённое преклонение перед прошлым дало ему слишком много места. В первом манифесте так и говорится – «Вы утверждаете, что мы лишь следствие и продолжение наших предков. Быть может! Пускай! Что нужды? Но мы не хотим слушать. Берегитесь повторять постыдные слова. Лучше подымите головы. Стоя на вершине мира, мы ещё раз бросаем вызов звёздам»⁵¹. А Маринетти в интервью с сотрудником газеты “LeTemps” сказал: «В действительности мы не отрекаемся от прошлого, мы хотим лишь отвести ему то место, которого оно заслуживает», и на вопрос, что значат призывы к разрушению музеев, отвечал, что футуристы не разрушат и не сожгут ни одного. И этот призыв не более как бужение спящих⁵². Запомните эти слова, чтобы фраза «Слава Богу, что Джоконда погибла»⁵³ была правильно понята, и т. к. говорят, что футуризм – направление, возникшее для резни картин⁵⁴. Символом же нашего отношения к старине служит Асуанская плотина, построив которую, англичане во имя настоящего не постеснялись затопить остров Филэ⁵⁵. Если прошлое мешает, оно должно уступить – вот всё, что футуризм говорит о нём. Вот почему он так агрессивен, когда дело идёт об Италии, ибо там покойники связали живых. Вот почему прав венецианский манифест, где Маринетти говорит: «…венецианцы, венецианцы… когда-то вы были непобедимыми воинами и великими мастерами, отважными мореплавателями и предприимчивыми купцами. А теперь вы – лишь лакеи, чичероне, сводники, мошенники, антикварии, фабриканты старых картин, копиисты и плагиаторы», – и призывает, засыпав все каналы и приобщив к общей городской культуре, обратить Венецию в истинную царицу Адриатики, торговую и военную⁵⁶. Конечно, многим подобное преображение не может нравиться. Вспомните прошлогодние письма Александра Николаевича Бенуа. Его чарует полумрак каналов, «качели кретинов» – гондолы, которые пора сжечь, и <ему> будет жаль, если вырастут заводы. К небу потянется дым, и электричество убьёт лунный свет⁵⁷.

Луна – вот первый из наших врагов. Ей бросаем мы вызов, и с её светом мы будем бороться. Не она ли, подымающая моря, мать всякой меланхолии, и лени, и праздности, глупая и мёртвая, не она ли мешает нам быть ясными и забыть пышные любовные ночи. Убьём свет луны. И отрекаясь от луны, мы отрекаемся от её возлюбленных поэтов символистов⁵⁸, от великого Верлена⁵⁹ до великого Бальмонта⁶⁰, так возлелеявших лунную душу. И отрекаясь от луны, мы отрекаемся от любви и на знамени пишем презрение к женщине, символистами воспетой и превознесённой.

Думающие, что любовь – естественное чувство, жестоко ошибаются. Естественна лишь функция продолжения рода. Любовь выдумали поэты, а т. к. она мешает свободным действиям человека, не позволяет вполне устремиться к совершенству и порвать связь с землёй, её нужно выкинуть из человечества.

Футурист презирает женщину не как человека, а как носительницу похоти, как путы и усыпительное средство. Поэтому мы – с суфражистками⁶¹, ибо чем скорее женщины войдут в жизнь, тем скорее оскудеет любовь. Но не только любовь к возлюбленной должна быть выкинута, но и любовь к детям, но и любовь к матери. Семья должна погибнуть.

В ответ на эти положения французский поэт Валентина де Сен-Пуан выпустила в прошлом году манифест женщин-футуристок⁶²; возражая Маринетти, она, наоборот, призывает женщину к полной свободе чувств, господству животных инстинктов и силы страсти. Но непонятно, причём тут футуризм. Футуризм аморален. Но проповедовать аморальность – <лишняя> трата времени. Слава Богу, общественная нравственность и без того падает.

Но есть иная любовь – к ближним, понуждающая к миру и добру. И вот мы учим, что все оправдания добра напрасны. Осуществись его господство – человечество стало бы слякотью. Что возвеличивает, как не борьба? Разве борьба и ненависть не обостряют чувств, разве, как говорит Маринетти, человек не лучше дышит, спит, думает после того, как кинул оземь врага? Разве человек и борец – не синонимы?

Вот почему мы отрицаем и презираем пацифизм и глупые идеалы анархистов о всеобщем счастье. Мы славим борьбу и учим, что война есть единственная гигиена мира и воспитательная мораль. И чем тяжелей она, тем лучше, тем больше смысла в её торжествах. Но этим уверениям не верят. Вспомните стихи Валерия Яковлевича Брюсова <«3еркало теней»>⁶³.