GA 235. Эзотерическое рассмотрение кармических связей. Том I - Образование кармических сил

Получив в духовном мире такую подготовку, и вступила эта душа в свое новое земное воплощение в XIX веке; другие души родились несколько позднее. Все эти другие души, именно потому что они пришли несколько позднее, стали во второй половине XIX столетия носителями естественнонаучного способа мышления. Видите ли, мои дорогие друзья, тайна особенного развития естественнонаучного мышления во второй половине XIX века состоит в том, что почти все носители этого естественно–научного течения, мыслившие и чувствовавшие более искаженно, были в своей предыдущей земной жизни — в своей решающей предыдущей земной жизни — арабами, были современниками той индивидуальности, которая потом сошла вниз как Фридрих Теодор Фишер. Но только он сошел вниз несколько раньше их, будучи в некотором смысле душевно–духовно недоношенным.

Это также было глубоко обосновано в его карме связью с теми самыми душами, с которыми был связан и Гегель перед вступлением в свою земную жизнь. С этими душами был тесно связан уже в своей духовной жизни Фридрих Теодор Фишер. На него оказало особенное, индивидуальное влияние то, что выступало в мире как гегельянство. Гегельянство, усвоенное Фишером, предохранило его от впадения в более или менее материалистически–механистическое мировоззрение. Если бы ему довелось родиться несколько позднее, подобно другим его духовным сотоварищам, то он со своей эстетикой тоже оказался бы в русле обычного материалистического течения. От этого Фишер был предохранен тем, что он сделал в своей предземной жизни в духовном мире, а также своим несколько преждевременным схождением на Землю. Но он не смог продержаться до конца. Позднее он сам подверг уничтожающей критике свою собственную эстетику, ибо она ведь не полностью соответствовала его карме, но стала следствием поворота в его карме. Вполне соответствовало бы его собственной карме родиться одновременно с теми людьми, которые во второй половине XIX века стали представителями чистого естественно–научного мышления и которые в своей прошлой земной жизни были его сотоварищами и принадлежали к арабизму, и иметь с ними одно направление мысли.

Особенностью судьбы Фридриха Теодора Фишера является то, что благодаря повороту кармы, который будет выровнен в его следующих земных жизнях, он стал сначала гегельянцем, иначе говоря, он был — в силу своего предземного бытия, а не земной кармы — вырван из потока прямолинейного осуществления своей кармы. Но по достижении определенного возраста он не мог уже больше выдержать. Он отрекается от своей гегельянской пятитомной эстетики и находит чрезвычайно соблазнительным разработать иную эстетику, как того хотелось естествоиспытателям. В своей первой эстетике он взирал сверху вниз; он исходил из принципов, а затем переходил к чувственным фактам. Такой подход он же беспощадно и критикует. Теперь он хочет построить новую эстетику в обратном направлении — снизу вверх, то есть исходя из фактов, постепенно восходить к принципам. И мы видим, как он ведет поистине колоссальную борьбу, видим, как он изо всех сил работает над уничтожением своей собственной эстетики. Мы видим поворот его кармы и то, как он отбрасывается назад, в свою собственную карму, иначе говоря, становится в один строй с теми, сотоварищем которых он был в прошлой земной жизни.

И потрясающее по своей значительности впечатление производит то, что Фишер никак не может закончить разработку своей второй эстетики, и как нечто хаотическое вторгается тут во всю его духовную жизнь. В прошлой лекции я рассказал вам о его своеобразном — филистерском — отношении к "Фаусту" Гёте. Все это происходит потому, что он чувствует себя неуверенно и хочет опять оказаться вместе со своими старыми сотоварищами. Тут надо принимать во внимание, как сильно работает в карме бессознательное — то бессознательное, которое, впрочем, на более высокой ступени созерцания становится осознанным. Тут надо уяснить себе, какую сильную ненависть питали к "Фаусту" некоторые обывательски настроенные естествоиспытатели. Вспомните слова Дюбуа—Реймона о том, что Гёте поступил бы умнее, если бы Фауст что–нибудь изобретал, вместо того чтобы заклинать духов и вызывать Духа Земли, водить дружбу с Мефистофелем, соблазнять девушку и не жениться на ней. Да, для Дюбуа—Реймона все это ерунда, он считает, что Гёте должен был сделать своего героя изобретателем электрической машины и воздушного насоса! — Разумеется, такой Фауст нашел бы общественную поддержку, мог бы стать бургомистром Магдебурга; и главное, чтобы не было никакой трагедии Гретхен, такой сомнительной и постыдной, и вместо, например, сцены в тюрьме явилась бы сцена солидной буржуазной свадьбы. Конечно, с некоторой точки зрения все это оправданно. Но ведь Гёте ни о чем подобном и помыслить не мог.