GA 283. Сущность музыкального переживания тона в человеке

Существует много самых разнообразных воззрений на музыку, и некоторые из них имеют достаточно определенное значение. Так, например, Шопенгауэр видит в искусствах нечто такое, благодаря чему человек может придти от преходящего к вечному. Согласно его воззрению, в искусстве осуществляются прообразы, но музыка гласит человеку совсем особенным образом. Шопенгауэр вообще усматривал в мире двоякое: представление и Волю. Волю он обозначает как «вещь в себе», а представление, как отображение этой воли. Человек не может воспринимать волю непосредственно; ему доступны лишь образы, зa которыми она находится. Но эти образы не равноценны. Одни сообщают много, другие — мало. Согласно Шопенгауэру художник творит исходя из идей. Когда мы наблюдаем человека, то мы можем встретить человека безобразного, прекрасного, отталкивающего, привлекательного. Гениальный художник не передает образ какого–либо единичного человека; он извлекает из многих людей особенности и из их сочетания создает идеальный образ человека. Художник проникает вплоть до идей, и, исходя из них, творит свои образы, которые тогда особенно характерны. Так обстоит дело со всеми искусствами кроме музыки. В этой последней Шопенгауэр не усматривал никаких идей, но находит, что тут гласит нам сама «Вещь в себе». Для Шопенгауэра музыкальный тон, т. е. сформированный тон, не есть какое–либо представление, но — выражение «вещи в себе»; её непосредственной речью является музыка. Она для Шопенгауэра самым интимным образом как бы возвещает его душе наивысшее.

Воззрение Шопенгауэра оказало влияние на Рихарда Вагнера. Душа Вагнера на свой лад искала познания смысла мировой загадки. Гении ищут не понятий, — они ищут того места, где они могли бы прислушаться и верно услышать то, что гласят им Боги. Рихард Вагнер был единомышленником Гете, который рассматривал искусство, как продолжение творчества природы. В наше материалистическое время смотрят иначе. Гете прозревал в вещах и между ними то, что, стремиться выразить природа. Гете писал из Италии: Когда я так стою перед художественными произведениями, в которых живёт великое искусство, тогда я вижу, что из них гласит нечто как бы Бог. — И в 1805 году он пишет в своей книге о Винкельмане: Когда природа собирает воедино все свои силы, согласованность, пропорцию и гармонию, тогда только мы получаем переживание искусства. — Еще в другой раз он говорит: Вещи в мире природы, не вполне завершены, — дело обстоит так, как если бы за ними скрывалась некая тайна. В великом мире природы — достойны восхищения как раз намерения природы.

Их и должен явить, сотворить художник. Так, в общем чувствовал и Рихард Вагнер. Он хотел проникнуть, к прообразам вещей. Замыслы, намерения должны были у него шагать по сцене, и поэтому он нуждался также в иной, чем обыкновенная, речи для этих сверхчеловеческих образов. Поэтому Вагнер обращается к музыке, как к средству выражения.

Что же лежит в основе воззрения Шопенгауэра и оказало свое влияние на Рихарда Вагнера? Чтобы понять, что жило в этом последнем, мы должны глубоко заглянуть в существо мира, чем это мог сделать Шопенгауэр, ибо он был всего лишь философ и никак не оккультист. Мы должны попытаться понять основное положение великого Гермеса Трисмегиста[3]: «Вверху — все, как внизу». — Так Великий Посвященный повсюду усматривал, распознавая физиономическое выражение духовной сущности. За физиономией, за жестами человека, находится его душа, которая просвечивает сквозь них. Все, что есть в душе, есть и в теле. Гермес видел в душе высшее. Природа есть всего лишь некая физиономия Духа. Он усматривал в музыке художественно сформированный тон.

Слова «вверху — все, как внизу» образуют начало изречения, которое как «Tabula Smaraguina» играло выдающуюся роль в литературе, посвященной учениям Гермеса. См, книгу: Sulius «Tabula Smaragdina, ein Beitrag zur geschirhte der hermetischen literatur», Heidelburg, 1926. См. также публичную Лекцию Р. Штайнера. 16 февраля 1911 года, напечатанную в сборнике его публичных лекций в Берлине — 1910-1911 гг.

Искусство пластики считается со сходством с прообразом, также и живопись. Герои, которые расхаживают по сцене, — имеют свои прообразы. О музыке этого не скажешь. Шум водопада, чириканье птиц, не могут быть натурально переданы в музыке.

Шеллинг и Шлегель, а также и другие придерживались воззрения: архитектура есть окаменевшая музыка. Если б ее образы можно было сделать текучими, то они стали бы подобны музыке. Они не имеют никакого сходства с какими–либо прообразами. Но есть и различия: музыка гласит человеку гораздо более стихийным и непосредственным образом. Она захватывает человека и увлекает его за собой, — все равно, хочет ли он этого или же нет. От произведений других искусств можно отвратить свое внимание, — в Отношении же музыки это сделать не так легко.