Гадюка на бархате (СИ)

— Я… Горд и счастлив, ваше высокопреосвященство, — ровным тоном сказал Рихо. — Но я не считаю себя достойным награды. Раз суд надо мной не состоится, я хотел бы просить об отставке.

— Чушь, — презрительно выплюнул Мерьель. — Вас полжизни натаскивали на ловлю еретиков и тёмных магов. И, видят Трое, результат оказался не так уж плох. А теперь вы пойдёте хоронить свои таланты… Куда? В наёмники? В городскую стражу?.. Это даже не смешно. Так что прекратите вести себя, как манерная девица, которой преподнесли колечко со слишком маленьким камушком!

— Простите. Но… Закатные Земли?..

— Весьма перспективная для Церкви территория. Хотя и опасная: вспомните хотя бы тех мятежников, покушавшихся на мидландского императора и стакнувшихся с ташайскими жрецами, которые проявили себя в Эрбурге недавно. Такие люди, как вы, там понадобятся. Тем более что после… эрбургских событий вам лучше на какое-то время исчезнуть с континента.

— Могу я задать вопрос, ваше высокопреосвященство?

— Пожалуй.

— Что будет с чародейкой, которая подожгла императорский дворец? Эулалией Осорио?

— Её судьба в воле Церкви. А вас, Агилар, она точно больше не касается. Зато… Уж не знаю, обрадую вас или огорчу, но могу сообщить, что ташайский дикарь, которого подобрал кардинал Фиенн, отправится с вами. На вашей новой службе такой помощник пригодится.

Упоминание о Кеару Рихо несколько взбодрило. Не то чтобы он полностью избавился от своего недоверия к юному язычнику. Но теперь ощущал за него ответственность, ведь Габриэль поручил мальчишку его заботам.

Однако же сам разговор с Мерьелем оставил у Рихо какое-то странное, скользкое ощущение. Могущественному церковнику, пусть так и не ставшему понтификом, но по-прежнему остававшемуся всего на пару ступеней ниже верховной власти Священного Города, Рихо не доверял. И был уверен, что с посыпавшимися на него милостями всё не так просто.

А милости давали о себе знать не только в виде оттягивавшей руку шкатулки с наградой. Назад в камеру Рихо так никто и не отвёл. Вместо этого его препроводили в покои, расположенные на том же этаже, что и помещение, где он встречался с Мерьелем.

Несколько просторных комнат, богато обставленных всё в том же смешанном эллианско-бахмийском стиле, показались Рихо истинным дворцом. Особенно — после унылых серых стен, в которых он провёл последние пару недель. Но ни покоя, ни радости он среди этой роскоши не ощущал. И в ожидании отправки за океан только метался здесь верным зверем, навсегда лишившимся того, кому была отдана его преданность.

Так прошло несколько унылых дней. А ещё — тоскливых и мерзких ночей. В каждую из которых Рихо подолгу стоял у огромного окна своей спальни. И сжимал в ладони резавшую её до крови стальными лучами награду, глядя в чёрно-звёздное небо, казавшееся чуть ближе с впечатляющей высоты башни. То самое, на котором теперь, конечно же, занимал самое почётное место у Престола Троих Габриэль. Вот только от мыслей об этом точно не становилось легче.

А потом, как-то в отчаянно яркий тиррский полдень, когда проникавшие в окна солнечные лучи умудрились нагревать даже помещения Журавлиной Башни, всегда сохранявшие благодаря соланнской магии одну и ту же комфортную для людей температуру, дверь в покои Рихо легонько скрипнула. И, вырванный из мрачных раздумий, он легко вскочил с низенького диванчика, быстро повернувшись ко входу.

На пороге, с немного растерянным выражением на лице, стояла Лавиния. Увидев Рихо, она тут же бросилась к нему. И остановилась чуть поодаль, не смея приблизиться.

В чёрном шёлковом платье с длинными, украшенными серебряным шнуром рукавами, узким корсажем, расшитым нитями того же цвета и струящейся юбкой, Лавиния выглядела непривычно строго и просто. Её лицо казалось похудевшим и осунувшимся, но даже сейчас удивляло почти нечеловеческим совершенством тонких черт. А глаза, прежде сияющие, как фиорское небо, теперь выглядели, словно осколки голубого льда.

— Рихо, — просяще сказала она, слегка протянув вперёд ладонь. — Рихо!..

Прежде он, конечно, бросился бы к ней, чтобы заключить возлюбленную в объятия. Но теперь только потупил взгляд и медленно произнёс:

— Лавиния… Я бы сказал тебе: «Прости». Но я знаю, что прощения мне нет и не будет. Не знаю, что я могу предложить тебе… В искупление.

— Не знаешь, значит, — растерянность исчезла с лица Лавинии, будто бы мгновенно расползшаяся от воды бумажная маска. Она в два шага подлетела к Рихо и, не стесняясь, отвесила ему смачную пощёчину. — Вот тебе искупление!.. Чёртов болван!

Он дёрнулся от удара, но не проронил ни слова. Только посмотрел в горящие ледяным пламенем глаза Лавинии и подумал, что она, кажется, стала ещё больше похожа на брата. И это было неожиданно больно.

А потом она, привстав на цыпочки, обхватила Рихо за плечи. И прижавшись щекой к его новому мундиру с белым контуром собачьей головы, громко зашептала: