Гадюка на бархате (СИ)

Альбрехт Кертиц, принц-консорт и второе лицо в государственной иерархии Мидланда, подумал, что если ему и встречался враг более коварный, чем почитатели змееголового бога — ташайцы, постоянно нападавшие на мидландские заморские колонии, то это, определённо, имперские бюрократы. Битый час пытавшийся продраться сквозь замысловатые выражения, в которых наместник одной из восточных провинций обосновывал ничтожно малую сумму собранных налогов, Альбрехт, наконец, отложил злополучный документ и спросил:

— До обеда ещё есть что-то срочное?

— Посланник Лутеции опять добивался аудиенции у её величества, вы просили об этом докладывать, — ответил его секретарь Ланзо Рауш — немолодой мужчина, полноватый и невысокого роста.

— Велишь отказать ему во встрече, — приказал Альбрехт. — Можно сослаться на слишком плотное расписание императрицы. Я уверен — посланник будет два часа распинаться на тему того, что мы должны возвратить Лутеции Лерийский полуостров, и отнимет у Гретхен кучу времени впустую.

— Кроме того, министр финансов просил о личной встрече с вами, ваше высочество.

— Скажи, что буду ждать его сегодня вечером, около шести часов. Министр не сказал, зачем я ему понадобился?

— Нет, но, думаю, он опять будет просить вас о сокращении расходов, — сказал Рауш. — Господину Баттену не слишком нравятся ваши с её величеством планы переустройства столицы и, в общем-то, его можно понять. Есть ведь и более срочные нужды, — Рауш служил секретарём — изначально у отца Альбрехта — уже не один десяток лет. Поэтому, несмотря на свою не слишком высокую должность, он успел приобрести солидный опыт в том, что касалось придворных интриг и государственных дел. Альбрехт это понимал и не мешал своему верному слуге высказывать мнение по разным вопросам.

— Если учесть, в каком ужасном состоянии наш город находится в последнее время, это дело тоже можно назвать срочным, — пожал плечами Альбрехт и резво вскочил из-за стола, радуясь случаю оторваться от бумаг. — Смотри, — указал он на висевшую рядом с массивным книжным шкафом большую карту, в центре которой отчётливо вырисовывались очертания Мидланда. — Это — наша империя, величайшее, не побоюсь такого слова, государство цивилизованного мира, от границы с юттскими княжествами на севере до Иррейских гор на юге. А столица у неё, — тут Кертиц поморщился, — напоминает стойбище степных кочевников с кривыми узкими улочками и непролазной грязью на них. Я уж не говорю про Крысиный Городок — жуткие ведь трущобы, а там живёт чуть ли не четверть горожан. Так что министру придётся смириться с нашими планами. Ну, на этом закончим с делами?

Торопился Альбрехт ещё и потому, что за обедом рассчитывал увидеть жену. Когда утром он проснулся, над крышами, виднеющимися из окна спальни, начинала разгораться ранняя летняя заря. Гретхен ещё безмятежно спала, свернувшись клубочком на широкой постели — лишь узкая ступня выглядывала из-под пухового одеяла.

Глядя на эту маленькую розовую ножку, супруг императрицы подумал о том, не стоит ли ему задержаться, чтобы разбудить любимую поцелуем, но с сожалением отказался от этой мысли — если Гретхен проснётся, поцелуями у них дело не ограничится, и тогда на совет в военном министерстве он точно опоздает.

— Есть ещё кое-что, ваше высочество, — прервал приятные размышления своего господина Рауш. — Думаю, вам лучше увидеть это своими глазами, — на стол к Альбрехту лёг листок дешёвой желтой бумаги.

На бумажке размером чуть больше мужской ладони был запечатлён чёрно-белый рисунок — видимо, сделанный карандашом, а потом скопированный с помощью магии во множестве экземпляров. Таким способом среди небогатых горожан расходились самые разные изображения — от «чудодейственных» ликов святых до непристойных картинок.

Но вот сюжет, представший перед Альбрехтом, был совсем иным. На бумаге неизвестный художник изобразил повозку, в которую вместо лошади была запряжена светловолосая женщина в пышном платье, а вожжи при этом держал довольно улыбающийся мужчина в чёрном камзоле. Хотя рисунок и казался примитивным, сходство его персонажей с императрицей и самим Альбрехтом было очевидным. Кроме того, на повозке имелась надпись «Мидланд» и красовался имперский герб — алый орёл на золотом фоне.

— Бездна и все её демоны! — высказал своё отношение к увиденному Альбрехт. — Что это за дрянь?

— Такие… изображения городская стража обнаружила в бедных кварталах. Правда, поймать тех, кто их распространяет, не удалось, — удовлетворил его любопытство секретарь. — Там, на обратной стороне листа ещё и воззвание имеется.

Альбрехт быстро пробежал глазами текст, призывавший подданных империи «открыть глаза» на то, что «ныне императрица Гретхен лишь послушное орудие в руках бесчестного мужа», который расхищает мидландскую казну и притесняет «людей истинно верных империи». Воззвание оказалось коротким и малосодержательным — основного эффекта предполагалось достичь с помощью картинки, так как грамотных людей даже среди столичных жителей было немного.

— Императрице уже доложили? — сухо спросил Альбрехт.