Гадюка на бархате (СИ)

Джина вскинула на него взгляд чуть раскосых зелёных глаз — больше удивлённый, чем радостный. Она бы, наверное, могла попросить о многом — ведь, в конце концов, ждать земных благ от кого-то, кроме Адриана, Джине не приходилось.

Но сейчас, лёжа в объятиях любящего мужчины, в неге и покое, Джина вспомнила ту страшную ночь, едва не ставшую для неё последней — и поняла, что дралась с яростью дикой кошки отнюдь не за всю ту роскошь, которой окружил её Адриан. Не за сытое и достойное будущее для своей многочисленной родни. И даже — в первую очередь — не за собственную жизнь, хоть и умирать, так и не отметив своего двадцатилетия, ей вовсе не хотелось.

Тогда, во тьме, полной отблесков стали, злых вскриков и запаха крови, она ужасно испугалась. Испугалась потерять — за одно мгновение, один взмах тяжёлого меча наёмника — человека, для которого была не безликой девчонкой — одной из тех, что рождаются и умирают на улицах Фиорры десятками — а любимой и желанной. Мужчину, по возрасту годящегося ей в отцы; мудрого правителя — по словам некоторых; неукротимого властолюбца, с руками, на которых никогда не высыхает кровь — по мнению многих.

И, поняв всё это, Джина сказала:

— Чего я хочу?.. Быть с тобой так долго, как это позволит милость Создателя.

***

— Ты должна мне помочь! Должна, слышишь?! Мы всё равно теперь связаны и не думай, что когда я паду, я не утащу тебя за собой!

Вилма Мейер смотрела на бледные пальцы, до боли стискивающие её широкое запястье и, ругая себя за неуместную сентиментальность, думала, что у Каэтаны были похожие руки — нежные, изящной формы, разве что — немного более смуглые. Руки аристократки, которая привыкла держать в них лишь веер, чётки да вышивальную иглу.

В какой-то момент, Вилме сделалось жаль, что Луиза — а именно она сейчас яростно упрашивала чародейку, мешая мольбы с угрозами — не родилась обладающей силой одной из Стихий. Из вдовствующей императрицы при других обстоятельствах могла бы выйти отличная соратница в борьбе за власть над Ковеном — умная и не стесняющаяся в средствах. Но, увы, сейчас Луиза была для Вилмы скорее опасна, чем полезна.

— Ваше величество, — Вилма на мгновение опустила веки, стремясь показать, как утомил её яростный натиск спорщицы. — Я, кажется, уже говорила вам, что ничем тут не могу помочь — ещё до… восшествия на престол нынешнего императора, помните? И почему вы раньше не подумали о том, что его величество рано или поздно заведёт речь о наследнике?

— Я думала, думала! — огрызнулась Луиза. — Но надеялась как-то уладить этот вопрос позже. Что мне было делать, когда Хайнрих умер — уехать в одно из императорских имений и гнить там заживо в одиночестве?! Ты сама-то стала бы упускать власть, которая плывёт к тебе в руки?

— Не стала бы, — Вилма подпёрла острый подбородок ладонью и с любопытством уставилась на собеседницу. — Но для меня власть, слава Стихиям, не связана с возможностью производить на свет императорских отпрысков. И с чего, забери меня Бездна, ваш дядюшка надумал подсунуть вас императору Хайнриху, если вы переболели бахмийской лихорадкой?! Мориц Вильбек не такой уж идиот, он-то должен знать, что все, кто выжил после этой болезни, становятся бесплодными.

— Он не знал… Проклятье! — Луиза, нервно дёргавшая усыпанный рубинами браслет на своей руке, рванула его с такой силой, что застёжка переломилась, больно оцарапав ей пальцы. — Дядя и сейчас понятия не имеет, что я болела лихорадкой. Когда он со своими людьми приехал в наше поместье во время эпидемии, все уже были мертвы — мама, отец, братья. Слуги разбежались. Я осталась одна, но выздоровела и смогла выжить. Мне повезло — я не ослепла, у меня не осталось шрамов от язв. И когда дядя спросил меня о болезни, я сказала, что не заразилась.

— Почему?

— В деревне, рядом с поместьем… Дядя забрал меня туда, сразу, как нашёл в пустом доме. Я видела, как солдаты Вильбеков загоняли всех выживших после лихорадки в амбар, а потом подожгли его — чтобы зараза не распространялась дальше.

— Но это бессмысленно! Выжившие угрозы не представляют — это факт.

— Значит, — Луиза усмехнулась, но глаза её оставались холодными, — дядя не знал такого факта. И магов у него в отряде не было. Я помню, как кричали те люди, когда амбар загорелся. А мне было десять лет, и умирать я не хотела!.. Помоги же мне, Вилма! Есть же какая-то чёрная магия, старинные ритуалы. Неужели, среди всех знаний Ковена не найдётся ничего полезного? Говорят, вы приносите жертвы — девственниц там, младенцев или кого ещё… Не стесняйся, обращайся ко мне — я найду тебе жертв. Да хоть сама их стану резать, если нельзя иначе!

— Удивительная решимость, ваше величество, — Вилма старалась, чтобы ирония в её голосе слышалась не слишком явно. — Но лучше бы вам почаще сочетать её с благоразумием — а то, что вы пришли в мой дом, сбежав из дворца, вряд ли можно назвать разумным.