Гадюшник

— Я скажу, — начала Сара, уходя от прямого ответа, — что ты безжалостный и жестокий тип. Не знаю уж, что там тобою движет, вижу только, что настроения свои ты умеешь менять как перчатки.

— Да, и это не всем нравится, — снова рассмеялся он. — С чего бы это?

Сару едва не передернуло.

— А потому, что такое поведение разрушает малейшие иллюзии относительно того, что люди для тебя что-то значат. Они чувствуют себя просто пылинками, не оставляющими и следа на этой земле.

— А я-то тут при чем? — Данте перегнулся через стол.

Вид у него был на редкость высокомерный. Но в темных глазах угадывалось желание, бездна желания под маской равнодушия. И этого было достаточно. Сара провела руками по обнаженным ногам, пытаясь унять мелкую дрожь. Она чувствовала, как с каждой минутой ей становится все труднее держать себя в руках. В желудке заныло, она совсем не могла есть. Сара заставила себя перевести взгляд с Данте на пару, сидящую за соседним столиком, и попыталась прислушаться к их разговору, но тщетно — все ее чувства оставались здесь.

Не сводя с нее глаз, Скарпирато велел принести счет. Они стояли на улице, поджидая такси. Несколько машин проехало мимо. Они даже не попытались их остановить. Наконец Данте поднял руку.

Сара сидела, прижавшись к двери и глядя то на Данте, то в окно. Чувства ее пришли в совершенно растрепанное состояние. Данте глядел на нее и улыбался.

Даже при включенном свете его дом казался темным. И стоял в нем какой-то запах, который Сара не могла определить. Может быть, запах сигары, или коньяка, или чего-то еще — непонятно.

Данте указал на диван. Сара села, ощущая, как трудно ей дышится. Сидела она напряженно, словно насилуя себя либо готовясь отразить удар.

Данте вышел на кухню и вернулся с двумя стаканами водки. Стенки их запотели от холода, внутри плавали кусочки льда. Он поставил стаканы на стол и сел рядом с Сарой. Негнущимися пальцами она подняла стакан и сделала большой глоток. Жидкость обожгла горло и потекла куда-то вниз.

Сара пошарила в сумке, вытащила сигареты. На столе лежала зажигалка. Сара щелкнула — появился огонек. Сара выкурила сигарету едва ли не в одну затяжку, не давая себе вздохнуть и упрямо сжимая в зубах фильтр. Наконец она отбросила сигарету и повернулась к Данте.

В тот же самый момент он привлек ее к себе, губами прижимаясь к губам и стискивая плечи. Дрожащими руками он принялся стаскивать с нее платье. Они стояли, прижавшись друг к другу, стремясь унять дрожь. Он подтолкнул ее к двери и через коридор вывел на лестницу. Шли они в темноте. Сара почувствовала, что спина ее уперлась еще в какую-то дверь. Дверь подалась. Еще несколько шагов, и Сара опрокинулась на мягкую перину его кровати. Не выпуская ее, он лег рядом. Сара откинулась на подушку. Он задрал ей юбку до талии — послышался треск рвущейся ткани — и принялся покрывать поцелуями, словно высасывая кровь, все тело. Его страсть потрясла ее. Но больше всего поразили, больше всего тронули его слова. Слова, раскрывшие незащищенную, страждущую душу. Не впервые она сталкивалась с подобным, но такое откровенное, такое обнаженное отчаяние было ей внове. Она обхватила руками его лицо и произнесла слова, которые он жаждал услышать. И тогда на его лице появилась невидимая в темноте улыбка: взгляд, в котором смешались торжество и страх.

Глава 16

Энтони Баррингтон сидел у себя в кабинете. Через раскрытые окна лились лучи утреннего солнца. Царящую в комнате тишину нарушало лишь тиканье стоявших в углу у двери часов, когда-то подаренных дедом. Баррингтон работал над речью, которую ему предстояло произнести в ближайший понедельник на обеде с членами директората, и дошел уже примерно до середины, когда зазвонил телефон. Баррингтон дописал фразу и раздраженно схватил трубку.

— Джеймс Бартроп на проводе, — доложила секретарша.

— Ладно, соединяйте.

Бартроп сразу же взял быка за рога.

— Сегодня утром мне позвонил один друг из Швейцарии. Снова изменения в счете 5376/200. Через двадцать минут после завершения встречи представителей Семерки владелец скупил пятьдесят миллионов фунтов стерлингов, а к концу дня с огромной для себя выгодой продал.

— Для мафии пятьдесят миллионов — семечки, — пожал плечами Баррингтон. — Ради такой суммы рисковать, мне кажется, они бы не стали.

— Но ведь это только один счет, господин президент. Может быть и еще с десяток. И может быть, они тоже разбухли, насосавшись той же крови.

— Что ж, такое всегда возможно.

— А что там наша юная дама? Слышно от нее что-нибудь?

— Не торопитесь. — Баррингтон почувствовал нарастающее раздражение. — Она там всего две недели.

— Но ведь вчера-то она скорее всего весь день провела в банке, — упрямо гнул свое Бартроп. — И если в ИКБ что-то не в порядке, а я по-прежнему склонен так думать, то пора бы ей об этом знать; уж подозрения-то, во всяком случае, должны были возникнуть.

— Не сомневаюсь, что, как только возникнут, она тут же свяжется со мной. А пока не лучше ли потерпеть?