Гадкая ночь

Дирижер вспомнил их первый разговор в тюрьме. Безобидный, даже невинный. Он и подумать не мог, что однажды свяжется с ним по зловещему поводу, но сразу понял: Иржи не «перевоспитается»; освободившись, он вернется к прежней «деятельности». Такова его природа. Настоящий музыкант тоже не расстается с музыкой.

– Добрый вечер, Иржи. Спасибо, что пришел.

Убийца не утрудился ответом – лишь спросил, кивнув на открытую коробку конфет:

– Можно?

– Угощайся, – нетерпеливым тоном ответил музыкант. – Есть новости. Они едут. Сюда, в Австрию.

Иржи слушал рассеянно, вопросов не задавал и, прожевав первую шоколадку, тут же положил в рот вторую.

– Куда? – спросил он наконец.

– В Халльштатт. Судя по всему, ребенок, Гюстав, болен. Его везут оперироваться.

– Почему здесь? – спросил чех.

– Полагаю, у Гиртмана есть знакомый врач из его прошлого. До ареста он часто бывал в Австрии.

– Что я должен делать?

– Мы поедем в Халльштатт.

– А потом?

– Решим на месте.

Старик помолчал. Поднял глаза на Иржи.

– Оставляю выбор за вами: можете убить его. Или ребенка. Мне все равно.

– Что?.. Повторите.

У Цехетмайера дернулась нижняя губа.

– Если не сумеете ликвидировать самого, уберите мальчишку. Решайте сами.

– Вы псих, – сказал чех.

– Я уверен, способ найдется.

Иржи покачал головой.

– Способ всегда есть. Я больше не хочу этим заниматься.

Дирижер широко улыбнулся.

– Я предполагал подобный вариант. Миллион евро.

– Где вы возьмете деньги?

– Откладывал. Детей у меня нет. Теперь вот представился случай потратить сбережения на стоящее дело…

– Сколько лет ребенку?

– Пять.

– Уверены, что действительно хотите…

– Миллион. Аванс – сто тысяч, – ответил старик. – Остальное после дела.

Внезапно дверь гримерной приоткрылась, и мужчины увидели усталое женское лицо. Оно выпало из темноты, как театральная маска с горящими угольками глаз. Рядом стояла тележка с чистящими средствами, щетками, губками и тряпками.

– Простите, я думала, все уже ушли…

Уборщица осторожно потянула створку двери на себя, и чех с дирижером остались одни. Они помолчали, потом киллер спросил:

– Почему? В чем перед вами провинился ребенок? Я хочу понять.

– Он отнял у меня дочь, я заберу у него сына, – дрожащим голосом ответил дирижер. – Простая арифметика. Гиртман дорожит мальчиком больше, чем собой.

– Вы так сильно его ненавидите?

– Меру моей ненависти не выразить словами… Ненависть – кристально-чистое чувство, молодой человек.

Иржи пожал плечами. Старик, конечно, чокнутый, но кто платит, тот и заказывает музыку.

– Не знаю, не знаю, – ответил он. – Я не позволяю эмоциям управлять моими действиями. Миллион евро – достаточный… гонорар. Но аванс пусть будет двести пятьдесят тысяч.

42. Альпы

Наутро инженер Бернар Торосьян нехотя покинул свой дом в пригороде Тулузы Бальма и свое маленькое семейство – пятилетнюю дочь, больше похожую на ртуть, чем на девочку, чуть более спокойного сына двенадцати лет, анорексичного грейхаунда Уинстона, жену – и отправился в комиссариат полиции. Машину он бросил на стоянке и пересел в метро; доехал по наземной части линии А до станции «Жан-Жорес», где перешел на линию Б в направлении «Бордеруж».

Бернар вышел на станции «Каналь-дю-Миди» и проделал оставшиеся до комиссариата метры на налившихся свинцом ногах. Никогда еще он не входил в здание с таким тяжелым сердцем.

Торосьян показал пропуск, миновал турникеты, вошел в лифт и нажал на кнопку четвертого этажа, где сидели баллистики. В кабинете он повесил куртку на плечики, сел перед компьютером и велел себе думать. Последние часы стали тяжелым испытанием для его нервов, и заснул он только в четыре утра. Жена допытывалась, в чем дело, но инженер отказывался отвечать. Сразу после пробуждения он почувствовал ком в горле и понял, что просто подавится словами, если попробует хоть что-то сказать.

Накануне Торосьян закончил экспертизу, и результат оказался удручающим для человека, которого он очень уважал. И не только как коллегу, ставшего легендой после Сен-Мартена и Марсака, но и как обитателя этой про́клятой планеты, что случалось нечасто.

Увы, физика и баллистика не берут в расчет человеческие эмоции. Они холодны, информативны, опираются на факты и неопровержимы. Именно за это инженер и ценил свою работу – до сего дня: ему не приходилось разбираться в джунглях человеческих чувств, интуиций, гипотез, вранья и полуправд. Сегодня он ненавидел факты, потому что они говорили: Жансан убит из оружия Серваса. Наука не лжет.

Бернар посмотрел на дождевые струйки, печально льнувшие к оконному стеклу, покачал головой – Сервас не мог хладнокровно застрелить человека, это абсурд! – снял трубку и набрал номер бульдога из Генеральной инспекции.

* * *

Мартен высадил Кирстен у гостиницы и через несколько минут въехал на стоянку у комиссариата. Скоро рассветет, а ему нужно успеть поговорить с Эсперандье, чтобы тот в его отсутствие присматривал за Марго. Пока он в городе, ее сторожат посменно, у дома, у квартиры, на улицах, но стоит ему уехать, и людей отзовут – их, как всегда, не хватает.