Читаем Гагаи том 1 полностью

И тут же Кланя испытывала невероятные муки самобичевания. Ее не замечают, ее отвергают, а она... на что-то надеется, чего-то добивается...

Кланя изнемогала в этой борьбе. И все же у нее хватит сил взять себя в руки. Нет, она никогда не уронит собственного достоинства. Скорее вырвет из сердца эту любовь, раз и навсегда избавится от нее, как от мучительного наваждения.

— Ну, что тут у нас получается? — услышала Кланя голос Громова.

Он подошел к ней, заглянул в текст. Кланя замерла, ожидая, что вот-

вот его рука, как обычно, ляжет ей на плечо. Эти прикосновения волновали ее, хотя и знала, что для Артема они ничего не значат. Но в этот раз он лишь проговорил:

— Так-так. Пойдем дальше... — И снова зашагал к ширме, закрывающей его кушетку, и обратно. — Между прочим, — неожиданно прервал сам себя, — ты помнишь Тимофея Пыжова? — спросил оживленно.

— Которого сняли?

— Он самый.

— Чего же не помнить? Помню. Вечно скандалил.

— Скандалил? Ну, нет, голубушка. Я и сейчас жалею, что так получилось. Стоящий он мужик. Головатый.

А Клане было безразлично, каков этот Тимофей Пыжов.

— Он и в депо все такой же, — продолжал Артем. — Молодец. Ищет человек. Понимаешь? Ищет и находит. И какие возможности открываются?.. Да, запустил он ерша спецам. — Это Артем уже говорил скорее себе, чем Клане. — Надо будет поддержать.

Кланя нетерпеливо коснулась клавишей машинки. И Громов снова начал диктовать. Он называл цифры, даже не обращаясь к сводкам, фамилии лучших председателей колхозов, передовиков уборки, сопоставляя данные минувшего года с нынешними...

Может быть, она идеализировала Громова, все еще находясь под властью своих чувств? Но нет. С прежним все кончено. Кланя еле успевала печатать за ним и сердито думала:

«Односторонний ты человек, Артем. Сухарь бесчувственный. Ну и живи, как знаешь, как умеешь».

Громов притушил папиросу, облегченно вздохнул:

— Кажется, закругляться будем... Вообще-то, Кланя, поработали мы по-ударному. А Заболотному все же надо будет сказать, чтоб живее ворочался. Вечно его распоряжения валятся как снег на голову.

— Можно вынимать лист? — безучастно спросила Кланя.

— Погоди, погоди, — Артем снова подошел к ней, — на чем мы остановились?

Его рука легла Клане на плечо. Она сделала попытку увернуться. Но Артем перечитывал последний абзац и не придал значения этому ее движению. Кланя запрокинула голову, чтобы глянуть ему в лицо, как она думала — презрительно, уничтожающе. Ее волосы защекотали ему подбородок. Артем уловил их запах. Они пахли дождем и еще чем-то свежим, волнующим. А в следующее мгновение совсем рядом он увидел ее глаза, только глаза. Они укоряли и любили, отчаивались и надеялись, спрашивали и ободряли.

Артем невольно отстранился, но не мог оторвать от них восхищенный взгляд.

Кланя устало сомкнула веки. Артем удивленно, будто впервые увидел, стал рассматривать ее лицо. И оно поразило его своей женственной, притягательной красотой. Ему вдруг открылось то, чего он раньше не замечал, мимо чего проходил равнодушно. Сдерживая себя, он легонько коснулся ее щеки. И уже торопливей, взволнованней скользнул рукой вниз по шее.

У нее дрогнули ресницы, какая-то вымученная, болезненная улыбка тронула губы. Артем припал к ним, едва отвечающим на его поцелуй...

Когда Артем погасил лампу, у Клани отчаянно забилось сердце. «Еще не поздно уйти. Еще... — И уже поплыла у него на руках. Сладкая боязнь захватила ей дух, в захмелевшей голове промелькнуло: — Вот она, моя непутевая любовь».

13

Занятия уже заканчивались, когда мастер обнаружил, что исчезли его часы. Обычно он их выкладывал на стол, чтоб нечаянно где-нибудь не раздавить. Так сделал и нынче. И вот, поди ж ты, как сквозь землю провалились. Он перерыл все у себя на столе, заглядывал в ящики, обшарил карманы — часы не находились. Но и посторонних никого в мастерских не было.

«Неужто кто из ребят?»

Он сел, расстроенный не столько потерей часов, сколько тем, что среди его воспитанников растет кто-то не чистый на руку.

Вот они, его мальчишки, занятые работой, стоят у верстаков. Взгляд мастера скользит с одного лица на другое. Вон опиливает головку молотка Сергей Пыжов — лучший его ученик. От чрезмерной старательности даже кончик языка высунул. Этот не позволит себе взять чужое. За ним — Геська Юдин. Он поглядывает, как идут дела у Сергея, и торопится, чтобы опередить своего друга. Между ними давно такое соперничество. Взгляд у Геськи чистый, открытый.

И дальше, вдоль верстаков, лица, лица: внимательные, пытливые, озорные, равнодушные, насмешливые, сердитые. Балагур и весельчак Роман Изломов несколько встревожен. Но это, видимо, потому, что опасается, как бы не затоньшить боек. В его руке кронциркуль, которым он замеряет размеры.

Время занятий истекло, и мастер объявил:

— Сдать инструменты! Обмахнуть тиски! Прибрать на верстаках!

Ребятам не надо было повторять дважды — засуетились, забегали.

И когда, закончив свои дела, выстроились у тисков, мастер проговорил:

— У меня, между прочим, пропали часы.

Наступило молчание.

— Пропали во время, между прочим, последнего перерыва.

И сразу тишина взорвалась:

Перейти на страницу:

Похожие книги

Судьба. Книга 1
Судьба. Книга 1

Роман «Судьба» Хидыра Дерьяева — популярнейшее произведение туркменской советской литературы. Писатель замыслил широкое эпическое полотно из жизни своего народа, которое должно вобрать в себя множество эпизодов, событий, людских судеб, сложных, трагических, противоречивых, и показать путь трудящихся в революцию. Предлагаемая вниманию читателей книга — лишь зачин, начало будущей эпопеи, но тем не менее это цельное и законченное произведение. Это — первая встреча автора с русским читателем, хотя и Хидыр Дерьяев — старейший туркменский писатель, а книга его — первый роман в туркменской реалистической прозе. «Судьба» — взволнованный рассказ о давних событиях, о дореволюционном ауле, о людях, населяющих его, разных, не похожих друг на друга. Рассказы о судьбах героев романа вырастают в сложное, многоплановое повествование о судьбе целого народа.

Хидыр Дерьяев

Проза / Роман, повесть / Советская классическая проза / Роман
Время, вперед!
Время, вперед!

Слова Маяковского «Время, вперед!» лучше любых политических лозунгов характеризуют атмосферу, в которой возникала советская культурная политика. Настоящее издание стремится заявить особую предметную и методологическую перспективу изучения советской культурной истории. Советское общество рассматривается как пространство радикального проектирования и экспериментирования в области культурной политики, которая была отнюдь не однородна, часто разнонаправленна, а иногда – хаотична и противоречива. Это уникальный исторический пример государственной управленческой интервенции в область культуры.Авторы попытались оценить социальную жизнеспособность институтов, сформировавшихся в нашем обществе как благодаря, так и вопреки советской культурной политике, равно как и последствия слома и упадка некоторых из них.Книга адресована широкому кругу читателей – культурологам, социологам, политологам, историкам и всем интересующимся советской историей и советской культурой.

Валентин Петрович Катаев , Коллектив авторов

Культурология / Советская классическая проза
Мой лейтенант
Мой лейтенант

Книга названа по входящему в нее роману, в котором рассказывается о наших современниках — людях в военных мундирах. В центре повествования — лейтенант Колотов, молодой человек, недавно окончивший военное училище. Колотов понимает, что, если случится вести солдат в бой, а к этому он должен быть готов всегда, ему придется распоряжаться чужими жизнями. Такое право очень высоко и ответственно, его надо заслужить уже сейчас — в мирные дни. Вокруг этого главного вопроса — каким должен быть солдат, офицер нашего времени — завязываются все узлы произведения.Повесть «Недолгое затишье» посвящена фронтовым будням последнего года войны.

Вивиан Либер , Владимир Михайлович Андреев , Даниил Александрович Гранин , Эдуард Вениаминович Лимонов

Короткие любовные романы / Проза / Проза о войне / Советская классическая проза / Военная проза