Гагаи том 1

— Ты представляешь, какой мерзавец этот Кончаловский! — все еще не мог он успокоиться. — Не задумываясь отдать человека под суд. А почему его держат?

— Говорят — хороший специалист.

— Причина немаловажная. Только надо будет, наверное, его вызвать и растолковать кое-какие вещи.

— Это идея.

Изот взял со стола свои бумаги.

— А мне что скажешь?

— Тебе? Скажу, что проект хорош. Готовь на бюро.

Изот ушел к себе, а Артем все еще стоял у окна и смотрел на улицу. Взгляд его ни на чем не задерживался, ничего не фиксировал. Артем думал о Кончаловском. Вспомнился знак вопроса, поставленный Андреем Раздольновым в своей объяснительной записке после слова «товарищ», словно парень сомневается, можно ли так называть Кончаловского.

Потом Артем вдруг понял, чего ему не хватало все это утро, что он должен был сделать и до чего не доходили руки. Тут же позвонил Дмитрию Саввичу, узнал, какое самочувствие жены и сына. Обрадовавшись хорошим вестям, пообещал нагрянуть и прорваться к своим, какие бы преграды перед ним ни воздвигались.

Артем подхватился, пошел в приемную, заранее зная, что Анатолия надо искать именно там, на своем постоянном месте — за столом против Виты. Так оно и было.

— К байрачку есть подъезды? — спросил у него.

— Доберемся, — с готовностью отозвался Анатолий.

Странным и трогательным было это зрелище. По байрачку, окутанному нежной зеленоватой дымкой, словно дитя, носился седеющий человек. Легкое пальто на нем распахнуто, кепка сдернута с головы. Он склонялся над едва проклюнувшейся из почек молодой зеленью, жадно вдыхая ее аромат, и блаженно улыбался. Собирал охапки уже подсохших после талых вод и дождей лежалых листьев, хмелея от их пряного духа, и швырял по ветру... Потом брел, пошатываясь, будто хлебнувший лишку беспечный кутила. Выходя на поляны, он разбрасывал руки, как птица крылья, запрокидывал голову, подставляя лицо ласковому весеннему солнцу, в восторге кричал:

— Красотища!

А в небе перекликались жаворонки. Необычайно звонкой была брачная песнь синиц. Обеспокоенно и страстно звал зяблик запропастившуюся куда-то подругу.

— Кра-со-ти-ща! — кричал человек, словно прозревший слепой, вдруг увидевший то, что невыносимо долго было от него скрыто.

Он мелькал среди деревьев, припадал к стволам, ощупывал и шел дальше; наклонялся к земле, что-то высматривал. Перед ним оказалась целая россыпь пролесков, и человек оторопел, в нерешительности остановился у края этого синего лесного озера.

— Так вот как вы растете, — тихо и удивленно проговорил. — Вы-то мне и нужны, голубчики.

И он начал рвать цветы — поспешно и неумело.

Пожалуй, многие бы удивились, узнав в этом человеке Громова. Но вокруг не было ни души, и только в отдалении, на опушке байрачка, стоял райкомовский «оппелек», а в нем, склонившись на баранку, подремывал шофер.

25

На коленях Фроси лежала старая, потрепанная книга. За четверть века, прошедшие со времени ее выхода, она, видимо побывала во многих руках. Обложка ее клеена-переклеена, страницы пожелтели и словно распухли, а углы их, захватанные пальцами, округлились.

Фрося откинулась к спинке стула, закрыла глаза. Очевидно, прочитанное произвело на нее большое впечатление.

Сдерживая дыхание, со стыдливым любопытством постигала Фрося мысли умудренного долгой жизнью великого старца.

Но почему он сводит любовь лишь к плотской страсти? Фрося не согласна. Ведь между любящими устанавливается и своеобразная, не менее важная в их взаимоотношениях духовная близость. Настоящая любовь без этого совершенно невозможна. Вот и Елена говорила ей об этом.

Непонятно Фросе и другое: как может он, этот возвышенный ум, утверждать, будто в том, что человечество еще не достигло своего идеала, повинна любовь? Ей кажется, наоборот — именно это могущественное чувство движет мир к прекрасному, благодаря ему совершаются подвиги, осуществляется, казалось бы, невозможное.

Правда, любовь пробуждает в человеке и низменные страсти, толкает его на преступления. Тогда как же?..

Фрося все еще находилась под впечатлением прочитанного. Стук в дверь прервал ее размышления. Вошел отец Феодосий. Его появление привело Фросю в некоторое замешательство.

— Наверное, к бабушке? — спросила она.

— В миру меня зовут Виталием Карповичем, — проговорил отец Феодосий. И улыбнулся: — А вы, Ефросинья Васильевна, небось считаете, что у меня лишь к старушкам могут быть дела? — В его голосе снова зазвучали столь неприятные Фросе вкрадчивые интонации.

Фрося всем своим видом старалась показать, что ей нет никакого дела до всего этого.

А отец Феодосий продолжал: