Гагаи том 1

— Нет, ты только представь себе! — воскликнула Елена. — Представь мое состояние. Вхожу в дом, а они мирно беседуют. На столе — бутылка, кое-какая закуска. Тимоша же в таких делах совсем ребенок: огурцы достал из погреба да так и поставил, не нарезав, не полив маслом, сырые яички положил, хлеб. Кинулась я что-нибудь приготовить, а он, Громов, смеется. «Не надо, — говорит, — наш мужской уют нарушать. Вам, — говорит мне как-то загадочно, — еще представится случай отличиться своими способностями гостеприимной хозяйки». — Елена недоумевающе посмотрела на Фросю. — Нет, ты что-нибудь понимаешь?.. А потом все больше молчал. Слушал Тимофея. Рюмку водки выпил. Никогда не думала, что он такой душевный человек.

— Да-да, — рассеянно подтвердила Фрося.

— И ведь выручил Тимофея из беды, — возбужденно продолжала Елена. — Восстановил. Снова ездит. — Взглянула на Фросю: — Да ты не слушаешь?

— Помните, как закрывали церковь? — помедлив, заговорила Фрося, — Сами жители решили. Мы еще подписи собирали. А сейчас снова попик зачастил.

— Как это? Почему? Зачем?

— Об этом и хотела спросить Савелия Тихоновича.

— Легок на помине, — взглянув в окно, сказала Елена. — Как раз подъехал.

Они видели, как Савелий накинул вожжи на кол плетня и направился к дому. Услышали голос Киреевны:

— Наконец-то явился, блудный сын. Хотя бы обедать приезжал вовремя.

— Вечно ты ворчишь, мать. Значит, некогда было.

— Иди, иди уже, — миролюбиво продолжала Киреевна. — Сейчас подам на стол. — И добавила: — Фрося пришла к Елене. Тебя спрашивала...

— Не так уж плохи мои дела, — входя в дом, заговорил Савелий, — если такие красивые девушки интересуются. Нынче с одной свиданничал. А тут уже вторая ждет.

— Вот как! — засмеялась Елена. — С кем же это вы свиданничали?

— И не говори, Алексеевна, — посерьезнел Савелий. — Палагеи Колесовой дочка приходила.

— Настенька?

— Да она же. Чуть не плачет. Дрожит вся. Видать, не, сразу решилась в сельсовет обращаться.

— Что ж такое? — обеспокоилась Елена. — Опять какая беда навалилась?

— Навалилась... Пашка, оказывается, в дуросветство кинулась. Молельню в доме открыла. Монашка подле нее пригрелась, поп приезжает. Совсем охмурили бабу.

— Не в наших правилах оскорблять чувства верующих, — заговорила Елена. — Но при открытии церквей, молитвенных домов существует какой-то порядок, обязательный для всех.

— Вот и я говорю — незаконно, — загорячилась Фрося, взволнованно расплетая и вновь заплетая конец косы. — Если так дальше пойдет, гляди, и сектанты разные обоснуются.

— То ж втолковывал, — пояснил Савелий. — В облисполкоме есть уполномоченный по делам православной церкви и культов. Пусть обращаются туда. А то что ж это за самовольство...

— Ты что, товарищ Грудский, закона не знаешь?! — кричал Одинцов на плутоватого приземистого мужичишку, понуро стоявшего у его стола. — Или не про тебя они писаны?!

— Дак салу дымок требуется.

— Свиней и прочий забойный скот предписано свежевать, а шкуры сдавать государству, — вставил Савелий Верзилов, вызванный вместе со своим провинившимся секретарем к председателю райисполкома. — Ты же знаешь.

— Какое ж то сало, коли без шкурки?! — твердил Митрофан Грудский.

— Прикидываешься дурачком, а сам Красную Армию без сапог оставляешь?! — загремел Одинцов. — Да я с самого тебя шкуру спущу! В тартарары загоню!

Митрофан Грудский переминался с ноги на ногу, косился в сторону Савелия. Одинцов сразу сообразил, что к чему.

— Выйди, Савелий Тихонович, — попросил Верзилова. — Я с ним по-своему поговорю. А тебя потом покличу.

Едва Савелий скрылся за дверью, Митрофан шепнул:

— Так что, Фрол Яковлевич, не сумлевайтесь, хозяйка довольны остались окорочком. А соломкой я его обклал не по злому умыслу, по причине несознательности.

— Купить, значит, хочешь? Мне, председателю райисполкома, суешь взятку?

— Боже упаси! Как можно! Мы с понятием. То у нас свои дела с вашей хозяюшкой. А к вам, Фрол Яковлевич, за милостью.

— Ну, это другое дело. Ладно уж. Заплатишь штраф.

— Дак с одного козла двух шкур не дерут.

— Выговор тоже запишем, — продолжал Одинцов. — А как же иначе? При службе находишься.

— Не по справедливости, Фрол Яковлевич, — заныл Митрофан.

— Вот и делай людям добро, — рассердился Одинцов. — Развел огнище на всю округу, облаял председателя сельсовета — своего, так сказать, начальника, злостно закон нарушил... Читай, — ткнул пальцем в письмо. — Общество требует наказать со всей революционной строгостью.

— Не дай бог, как разъярились.

— Вот видишь. Тебя уводишь из-под статьи, а ты еще носом крутишь.

— Так вы, Фрол Яковлевич, хоть помене с меня возьмите, — попросил Митрофан. — Ячной соломкой смалил. Стоющий окорок получился...

Выйдя на улицу, забормотал:

— Объегорил, сучье вымя. То ж верно говорится: когда из пана пан — еще терпимо, а вот из хама пан...

Одинцов позвал Савелия Верзилова. Встретил его недовольно.

— Распустил подчиненных.

— Секретаря пора менять, — сказал Савелий. — Это не первый его фортель. Я тебе докладывал...

— Ишь, какой ретивый! Кадры надо воспитывать. Для начала решением исполкома вынесем ему выговор.