Читаем Гагаи том 1 полностью

Савелий завалил углем опорожненный совок, присел за левым крылом. Он смотрел вперед, а краем глаза видел Тимофея и склоненную над ним Елену. За долгие годы, прожитые под одной крышей, он привязался к ним, как к родным детям. И теперь боль сжимала его сердце.

Невеселые мысли роились в голове Савелия Верзилова — начальника этого печального поезда.

Они мчались к Углегорску — ближайшей станции на пути следования. Закат потух. Состав шел в кромешной темени донецкой осенней ночи.

5

Поспешно скрывшись в лесу, Недрянко бежал до тех пор, пока не свалился в густом кустарнике. Только теперь, почувствовав себя в безопасности, он по-настоящему испугался. Ведь эта встреча могла произойти и в другой обстановке. Тогда бы ему несдобровать. Тогда бы всплыло многое такое, чего Недрянко предпочитает не вспоминать.

Но как могло случиться, что остался свидетель его прежних дел? Среди антоновцев он, Недрянко, не верящий ни в бога, ни в черта, сбежавший из дому поповский сынок, был не последним. Сам атаман благоволил к нему, даже подарил свой маузер. Верно, двадцать лет тому назад для него все было трын-трава — и моральные -принципы, и политические убеждения. Он гулял, упиваясь своей лихой удалью, бравируя жестокостью, оправдывая укрепившуюся за ним славу человека без нервов. И уж если попадались комиссары, продразверстщики, сельские активисты, красноармейцы, чоновцы, уполномоченные укомов и губкомов — все кончали одним и тем же: пуля в лоб — и ваших нет, чтобы в будущем не встречаться с такими знакомыми. Этого тоже пристрелил. Хорошо помнит, как было. И загребли вместе с остальными. Правда, сразу же пришлось отступить под напором подоспевших буденновцев. И поди ж ты, выжил, чтоб сейчас встретиться и уличить его.

После подавления антоновского мятежа бежал Недрянко на юг, примкнул к красноармейскому отряду, потом вступил в партию. Надо было начинать новую жизнь, изворачиваться, скрывать от людей свое истинное лицо. С годами он все больше страшился прошлого, понимая, чем грозит ему разоблачение. Этот страх, державший его в постоянном напряжении, питал укоренившуюся в нем ненависть к тем, кто в любое мгновение мог разделаться с ним как с врагом. Прикрывшись личиной милицейского работника, он мстил за свой страх: тайно разбойничал, покрывал противников новой власти, вызывал недовольство ею... и в то же время втирался в доверие, пользовался каждым благоприятным случаем, чтобы выслужиться, показать свою преданность. Расчетливо, продуманно действовал. Ну кто поверил бы, что у кулака Авдея Пыжова нет зерна? А ведь уперся, черт старый. Ему и в голову не приходило поступиться малым, чтобы сохранить все остальное. За него пришлось соображать. Потому и накрыл его сына Михаила лишь у одной из ям, хотя пронюхал и про все остальные. И Пыжовых не особенно потрусил, и прослыл непримиримым врагом кулачества, утаивающего от государства хлеб.

Немало ему содействовали некоторые промахи Громова. Взять хотя бы дело Маркела Сбежнева. Уж кто-кто, а он, Недрянко, видел подлог и даже догадывался, кто подложил винтовки, кому хотелось «сковырнуть» Маркела. При настоящем дознании нетрудно было бы установить истину. Но если секретарь райкома уверовал в виновность Сбежнева, зачем ему перечить. Тут уж не зевай — зарабатывай политический капитал. И действительно, вскоре он стал членом бюро райкома.

То были блистательные дни его карьеры, и он неплохо их использовал. Кто бы мог подумать, у кого, к примеру, могла появиться мысль обвинять его, Недрянко, в ограблении поезда! Тогда ему удалось хорошо поживиться. А вот с магазином ничего не вышло. Приперло не ко времени Фроськиного ухажера. Еще повезло, что успел прикончить сторожа...

С началом войны Недрянко приободрился, радуясь продвижению гитлеровцев. Он, конечно, рассчитывал переброситься на их сторону, но еще воздерживался от решающего шага, боясь быть схваченным. Думал каким-то образом отстать от эшелона в пути. Однако обстоятельства сложились так, что уже нельзя было медлить. И он постарался использовать представившуюся возможность бежать.

Ясногоровский лес небольшой. Тянется он по склонам глубокой балки, выгнутой дугой в сторону Алеевки. Потом в степи образует цепочку перелесков, а по-местному — байрачков. Этим наиболее скрытым путем и двинулся Недрянко домой. Вышел он к вербам, где обычно располагались владения огородной бригады, и затаился. Долго высматривал, нет ли немцев. Женщина пасла на взгорке козу. Можно было пробираться дальше. Но вдруг он понял, что в своем доме ему нельзя появляться. Не настолько прост секретарь райкома, чтобы после его бегства не предпринять соответствующих мер. Отозвать Алексея Матющенко, пока не вступили немцы, они вряд ли смогут. Скорее всего попытаются прихватить его, Недрянко, разделаться с ним...

Недрянко невольно поежился. Для тревоги были все основания. У дома, возможно, кто-то караулит. Но ведь и сидеть в зарослях, ожидая прихода немцев, он не может. Сцапают — вряд ли понадобятся те сведения, которыми он располагает. Прихлопнут на месте. К ним надо самому явиться.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Судьба. Книга 1
Судьба. Книга 1

Роман «Судьба» Хидыра Дерьяева — популярнейшее произведение туркменской советской литературы. Писатель замыслил широкое эпическое полотно из жизни своего народа, которое должно вобрать в себя множество эпизодов, событий, людских судеб, сложных, трагических, противоречивых, и показать путь трудящихся в революцию. Предлагаемая вниманию читателей книга — лишь зачин, начало будущей эпопеи, но тем не менее это цельное и законченное произведение. Это — первая встреча автора с русским читателем, хотя и Хидыр Дерьяев — старейший туркменский писатель, а книга его — первый роман в туркменской реалистической прозе. «Судьба» — взволнованный рассказ о давних событиях, о дореволюционном ауле, о людях, населяющих его, разных, не похожих друг на друга. Рассказы о судьбах героев романа вырастают в сложное, многоплановое повествование о судьбе целого народа.

Хидыр Дерьяев

Проза / Роман, повесть / Советская классическая проза / Роман
Время, вперед!
Время, вперед!

Слова Маяковского «Время, вперед!» лучше любых политических лозунгов характеризуют атмосферу, в которой возникала советская культурная политика. Настоящее издание стремится заявить особую предметную и методологическую перспективу изучения советской культурной истории. Советское общество рассматривается как пространство радикального проектирования и экспериментирования в области культурной политики, которая была отнюдь не однородна, часто разнонаправленна, а иногда – хаотична и противоречива. Это уникальный исторический пример государственной управленческой интервенции в область культуры.Авторы попытались оценить социальную жизнеспособность институтов, сформировавшихся в нашем обществе как благодаря, так и вопреки советской культурной политике, равно как и последствия слома и упадка некоторых из них.Книга адресована широкому кругу читателей – культурологам, социологам, политологам, историкам и всем интересующимся советской историей и советской культурой.

Валентин Петрович Катаев , Коллектив авторов

Культурология / Советская классическая проза
Мой лейтенант
Мой лейтенант

Книга названа по входящему в нее роману, в котором рассказывается о наших современниках — людях в военных мундирах. В центре повествования — лейтенант Колотов, молодой человек, недавно окончивший военное училище. Колотов понимает, что, если случится вести солдат в бой, а к этому он должен быть готов всегда, ему придется распоряжаться чужими жизнями. Такое право очень высоко и ответственно, его надо заслужить уже сейчас — в мирные дни. Вокруг этого главного вопроса — каким должен быть солдат, офицер нашего времени — завязываются все узлы произведения.Повесть «Недолгое затишье» посвящена фронтовым будням последнего года войны.

Вивиан Либер , Владимир Михайлович Андреев , Даниил Александрович Гранин , Эдуард Вениаминович Лимонов

Короткие любовные романы / Проза / Проза о войне / Советская классическая проза / Военная проза