Савелий завалил углем опорожненный совок, присел за левым крылом. Он смотрел вперед, а краем глаза видел Тимофея и склоненную над ним Елену. За долгие годы, прожитые под одной крышей, он привязался к ним, как к родным детям. И теперь боль сжимала его сердце.
Невеселые мысли роились в голове Савелия Верзилова — начальника этого печального поезда.
Они мчались к Углегорску — ближайшей станции на пути следования. Закат потух. Состав шел в кромешной темени донецкой осенней ночи.
5
Поспешно скрывшись в лесу, Недрянко бежал до тех пор, пока не свалился в густом кустарнике. Только теперь, почувствовав себя в безопасности, он по-настоящему испугался. Ведь эта встреча могла произойти и в другой обстановке. Тогда бы ему несдобровать. Тогда бы всплыло многое такое, чего Недрянко предпочитает не вспоминать.
Но как могло случиться, что остался свидетель его прежних дел? Среди антоновцев он, Недрянко, не верящий ни в бога, ни в черта, сбежавший из дому поповский сынок, был не последним. Сам атаман благоволил к нему, даже подарил свой маузер. Верно, двадцать лет тому назад для него все было трын-трава — и моральные -принципы, и политические убеждения. Он гулял, упиваясь своей лихой удалью, бравируя жестокостью, оправдывая укрепившуюся за ним славу человека без нервов. И уж если попадались комиссары, продразверстщики, сельские активисты, красноармейцы, чоновцы, уполномоченные укомов и губкомов — все кончали одним и тем же: пуля в лоб — и ваших нет, чтобы в будущем не встречаться с такими знакомыми. Этого тоже пристрелил. Хорошо помнит, как было. И загребли вместе с остальными. Правда, сразу же пришлось отступить под напором подоспевших буденновцев. И поди ж ты, выжил, чтоб сейчас встретиться и уличить его.
После подавления антоновского мятежа бежал Недрянко на юг, примкнул к красноармейскому отряду, потом вступил в партию. Надо было начинать новую жизнь, изворачиваться, скрывать от людей свое истинное лицо. С годами он все больше страшился прошлого, понимая, чем грозит ему разоблачение. Этот страх, державший его в постоянном напряжении, питал укоренившуюся в нем ненависть к тем, кто в любое мгновение мог разделаться с ним как с врагом. Прикрывшись личиной милицейского работника, он мстил за свой страх: тайно разбойничал, покрывал противников новой власти, вызывал недовольство ею... и в то же время втирался в доверие, пользовался каждым благоприятным случаем, чтобы выслужиться, показать свою преданность. Расчетливо, продуманно действовал. Ну кто поверил бы, что у кулака Авдея Пыжова нет зерна? А ведь уперся, черт старый. Ему и в голову не приходило поступиться малым, чтобы сохранить все остальное. За него пришлось соображать. Потому и накрыл его сына Михаила лишь у одной из ям, хотя пронюхал и про все остальные. И Пыжовых не особенно потрусил, и прослыл непримиримым врагом кулачества, утаивающего от государства хлеб.
Немало ему содействовали некоторые промахи Громова. Взять хотя бы дело Маркела Сбежнева. Уж кто-кто, а он, Недрянко, видел подлог и даже догадывался, кто подложил винтовки, кому хотелось «сковырнуть» Маркела. При настоящем дознании нетрудно было бы установить истину. Но если секретарь райкома уверовал в виновность Сбежнева, зачем ему перечить. Тут уж не зевай — зарабатывай политический капитал. И действительно, вскоре он стал членом бюро райкома.
То были блистательные дни его карьеры, и он неплохо их использовал. Кто бы мог подумать, у кого, к примеру, могла появиться мысль обвинять его, Недрянко, в ограблении поезда! Тогда ему удалось хорошо поживиться. А вот с магазином ничего не вышло. Приперло не ко времени Фроськиного ухажера. Еще повезло, что успел прикончить сторожа...
С началом войны Недрянко приободрился, радуясь продвижению гитлеровцев. Он, конечно, рассчитывал переброситься на их сторону, но еще воздерживался от решающего шага, боясь быть схваченным. Думал каким-то образом отстать от эшелона в пути. Однако обстоятельства сложились так, что уже нельзя было медлить. И он постарался использовать представившуюся возможность бежать.
Ясногоровский лес небольшой. Тянется он по склонам глубокой балки, выгнутой дугой в сторону Алеевки. Потом в степи образует цепочку перелесков, а по-местному — байрачков. Этим наиболее скрытым путем и двинулся Недрянко домой. Вышел он к вербам, где обычно располагались владения огородной бригады, и затаился. Долго высматривал, нет ли немцев. Женщина пасла на взгорке козу. Можно было пробираться дальше. Но вдруг он понял, что в своем доме ему нельзя появляться. Не настолько прост секретарь райкома, чтобы после его бегства не предпринять соответствующих мер. Отозвать Алексея Матющенко, пока не вступили немцы, они вряд ли смогут. Скорее всего попытаются прихватить его, Недрянко, разделаться с ним...
Недрянко невольно поежился. Для тревоги были все основания. У дома, возможно, кто-то караулит. Но ведь и сидеть в зарослях, ожидая прихода немцев, он не может. Сцапают — вряд ли понадобятся те сведения, которыми он располагает. Прихлопнут на месте. К ним надо самому явиться.