Гагаи том 1

— Все мы приходим в этот мир и уходим, — помедлив заговорила Киреевна, пытаясь найти нужные слова. — Ну да. И уходим. Один раньше, другой — позже. Что ж горевать? Слезами горю не поможешь. А живым надо жить. Ну да. Жить.

9

Сеет и сеет дождь. Давит низко нависшее мертвое небо. Листобой оголил деревья, и они стынут на холодном ветру, зябко вздрагивая ничем не защищенными ветвями. Елена слышит их стоны. Или это кричит, рвется наружу боль ее сердца? Но разве оно еще способно чувствовать? Разве не испепелилось? Не превратилось в золу?

Уже несколько дней Елена дома. Никуда она не ходит, ничто ее не интересует. Занялась бы чем-нибудь — руки не поднимаются. Больше сидит у окна, бесцельно глядя на улицу. А Киреевна все рассказывала, как оно было.

«Первыми италийцы вошли. Конница. Постреляли скорее для острастки. Воевать-то не с кем. Без боя вошли. На постой, значит, устраиваются. Что поднялось! Гвалт, крик, суета. Горластые, не приведи господь. Ну чистая тебе цыганва... Начальник ихний Пелагеи Колесовой покои занял. Пашка кажет — зверюка зверюкой, а вночи боится до ветру выходить. В хате пудит. — Киреевна презрительно щурилась, продолжала: — Немцы вслед пришли. Ну да. Не задержались. Дальше посунули. А комендант ихний остался...»

Елена слушала и не слушала Киреевну. Что ей до всего этого? Узнав о смерти Изота Холодова, она лишь нервно поежилась. Не задело ее сообщение и о том, что Недрянко перекинулся во вражеский лагерь, что не только он служит немцам. Даже Фросина беда не взволновала Елену.

«Такое горе, такое горе, — вздыхала Киреевна, — по частям вынули ребеночка-то. Ну да. Уже мертвенького. Да и саму еле отходил Дмитрий Саввич. Как с креста снятая».

«Да? — сказала тогда Елена. — Жаль...»

И видно было, что слова Киреевны лишь коснулись сознания Елены, не тронув ее души.

А нынче они встретились. Фрося поспешила к Елене, едва узнав от Киреевны о гибели Тимофея, о том, что Елена сама не своя вернулась домой.

— Тетя Лена! Тетя Лена! — кинулась она к Елене. И зарыдала, ткнувшись лицом ей в плечо. Она оплакивала Тимофея, потерю ребенка, загубленную юность, все-все дорогое, сметенное военным вихрем.

Елена не успокаивала ее.

— Плачь, Фросенька, — сказала печально. — Плачь. Нам больше ничего не остается в этой жизни.

Фрося сердито смахнула слезы.

— Нет, тетя Лена. Не согласна — Ее глаза, уже потерявшие девичью родниковую прозрачность, таили в себе нечто женственно-загадочное, глубинное. Сейчас в них отражалась непримиримость. Над ними взметнулись брови, словно крылья деревенской ласточки — тонкие и стремительные. На бледных щеках проступил румянец. — Не согласна, — прямо повторила Фрося. — Нельзя опускать руки. Надо выстоять.

— Какой смысл в этом? — молвила Елена, скорее не спрашивая, а утверждая.

— Чтобы бороться, — глухо, угрожающе проговорила Фрося.

— Ну да, ну да, — вмешалась собравшаяся выходить из дому Киреевна. — Хоть ты ей скажи, Фросенька. Мыслимо ли, поди занемела вся.

— Вы... вы же боец, тетя Лена! — воскликнула Фрося, когда они остались одни, — Контру били. И фашистов побьем!

Да-да, действительно, когда-то она мчалась в атаки. Страх сдавливал ей сердце, леденил кровь. Но тогда был Тимофей! Рядом с ним она обретала мужество. Не раз потом, уже в мирной жизни, она испытывала растерянность, трудности ввергали ее в уныние. Но тогда был Тимофей. Твердость его духа передавалась ей, и она легче переносила невзгоды. Она не замечала его благотворного влияния. Ей казалось, что все происходит наоборот, что это она поддерживает Тимофея. Ведь он такой горячий, вспыльчивый, увлекающийся большой ребенок. А теперь его нет.

Елена сидела у стола — маленькая, щуплая. В свои сорок с небольшим лет она выглядела очень молодо. Но горе наложило на нее трагический отпечаток, сковало некогда выразительное, подвижное лицо. А сейчас ею овладело беспокойство. Где-то прервалась цепь ее размышлений. О чем же она думала? И чего ждет от нее Фрося?..

— Ты что-то сказала? — спросила она.

— Коммунистам приказано зарегистрироваться, — взволнованно заговорила Фрося. — Вы понимаете, что это значит?.. Вам нельзя туда идти. Надо затаиться. Потом что-нибудь придумаем. Не сидеть же сложа руки.

Фрося растерянно взглянула на Елену: тот ли перед ней человек, которого знала? Для нее Елена была той меркой, по которой сверяла свои поступки, свое отношение к жизни. И вдруг такая разительная перемена. Фрося не узнавала Елену. Перед ней было безвольное, подавленное существо, не имеющее ничего общего с прежней Еленой.

— Эх, тетя Лена, тетя Лена, — только и смогла проговорить Фрося. Горько было у нее на душе, когда шла к Елене, а после разговора с ней стало еще горше.

Она уже собралась уходить, когда в дом, пятясь, вошла Киреевна, сердито выкрикивая:

— Сгинь, сатана! Не пущу! Нечем у нас поживиться!

— Тихо, бабка, — вваливаясь следом за ней, пробасил Фомка Марка-

ров. Направив ей в живот ствол карабина, пригрозил: — Тихо, не то кишки выпущу. — Взглянул исподлобья на Елену, коротко кинул: — Сбирайся. »

Киреевна охнула: