Фальге невольно подумал о том, что пришедшие к ним на службу — или злобствующие маньяки, или откровенно преступный элемент, или дефективные типы с заметно выраженной умственной неполноценностью. Вот и копайся в этом дерьме. Занятие не из приятных. А копаться приходится. Свои услуги в качестве начальника полиции предлагал Недрянко, поспешивший представить доказательства приверженности новой власти. Но он, Фальге, отдал предпочтение другому. В первом он увидел просто убийцу, авантюриста, человека без каких-либо убеждений и принципов. А во втором — нечто большее. Дыкин руководствовался политическими соображениями. У него идейные разногласия с большевиками. Он обвиняет их в великодержавном шовинизме. Как раз то, что нужно оккупационным властям.
Помимо всего прочего он, Фальге, считал себя еще и психологом. Назначить начальником полиции бывшего милицейского работника — значит вызвать нездоровую реакцию у населения. И прежде всего недоверие. Как это у русских говорится: «И нашим, и вашим». Слишком наглядно предательство. Да-да, наедине с собой Фальге не боится именно так квалифицировать измену Недрянко.
А вот Дыкин — иное дело. Образованный человек, педагог, которому привыкли верить, идет на сотрудничество с освободителями украинского народа! Это уже пища для размышлений. Это пример для подражания.
Конечно, он, Фальге, не мог пренебречь также и услугами Недрянко. Просто его пришлось сделать помощником Дыкина. В паре они как нельзя лучше дополняли друг друга.
Фальге видел перед собой склоненную лысину, оттопыренные уши начальника полиции. Как человек, внешне Дыкин ему глубоко антипатичен. В этом смысле облик Недрянко более соответствует его эстетическим вкусам. Впрочем, это не мешает Фальге презирать обоих.
Просьба Дыкина казалась несколько странной. Но Фальге не стал доискиваться, чем она продиктована: служебным ли рвением, или здесь тот случай, когда сводятся личные счеты. Какая разница. Его принцип — пусть, где это возможно, они сами пускают друг другу кровь.
И Фальге великодушно кивнул:
— Отшень карош.
Он был доволен собой, службой, особенно тем, что сразу же удалось накрыть руководителя подполья. Отличная аттестация.
У него не было сомнения в том, что не сегодня-завтра станут известны и остальные участники подпольной банды. За это дело взялся Недрянко. А он умеет вытягивать жилы. Крамола будет вырвана с корнем. Останется лишь завершить операцию такой психологической акцией, чтобы отбить охоту у остальных даже мыслить о каком-то сопротивлении.
Дыкин с почтением смотрел на коменданта, в душе завидуя ему — молодому, красивому. Голубоглазый блондин, высокий, стройный, он будто вобрал в себя лучшие черты германской расы.
«Наверное, пользуется расположением женщин», — невольно подумал Дыкин.
Сам он никогда не ощущал на себе волнующего внимания прекрасного пола. Ему приходилось добиваться взаимности. И далеко не всегда удавалось достичь успеха. Всю жизнь он вынужден довольствоваться скромной ролью провинциального учителя. А был убежден в том, что рожден повелевать, властвовать. С приходом гитлеровцев он решил действовать. Его меньше всего занимал национальный вопрос. Но в достижении цели все средства хороши. Националистический камуфляж помог ему втереться в доверие. Даже Фальге, считавший себя проницательным психологом, увидел в нем лишь озлобленного идейного врага большевиков, нисколько не подозревая о существовании еще одного Дыкина — блуждающего в потемках своей низменной души самовлюбленного властолюбца, убежденного в том, что его несправедливо оттеснили на задворки жизни.
— Еще есть у вас сказать? — видя, что посетитель не уходит, спросил Фальге.
Дыкин поспешил доложить о намерении открыть в Крутом Яру полицейский участок.
— Варум? — Фальге, считавший, что в его округе достаточно хорошо налажена полицейская служба, вопросительно взглянул на Дыкина. — Потчему?
Целесообразность своего намерения Дыкин объяснил тем, что жители Крутого Яра — сплошь воры и смутьяны.
— Одним словом кажучи, — подытожил он, — гагаї.
— «Гагаи»? Что есть «гагаи»?
— По-нашому — перевертні, — начал растолковывать Дыкин. — Породичались українці з москалями і вийшло з того казна-що. Ні те ні се. Ні богу свічка ні чорту кочерга. Кодло розбійницьке.
Фальге нетерпеливо поднял руку.
— Потцтаузенд![1]
Я просил не говорить тарабарщина. Что есть «кодло»? Что есть «породичались?» — раздраженно продолжал он. — Я просил говорить русский языком!Дыкин побагровел. Тонкие его губы и в самом деле дрогнули...
— Виноват, — пробормотал он.
Фальге понял, что допустил бестактность, что не следует так откровенно выказывать свое пренебрежение к этим варварам. По крайней мере в настоящее время. И мягко добавил, что друзьям никогда не поздно научиться изъясняться. Добродушно улыбаясь, он вышел из-за стола, похлопал Дыкина по плечу.
— Так что есть «гагаи»? Мы не понимал.
— Что-то среднее между русскими и украинцами, гер комендант, — ответил Дыкин. — Метисы.
— Метис, — закивал Фальге, — нечистый кровь.