Гагаи том 1

— Что ж, поглядим. — Громов решительно направил коня к воротам.

Он кивнул мужикам, спешился. Маркел ловко принял повод, посторонился. Громов шагнул под козырек распахнутых дверей. Его обдало пряной теплотой навоза. Громов остановился, поджидая Тимофея. А тот передал коня Игнату, поздоровался, тяжело выдохнул:

— Ну, хозяева, плохи наши дела. — Откинул капюшон, вытер вспотевший лоб. — Замокли озими. Пересевать чем?

Игнат жалобно заморгал.

— Жмени не наскребу.

— Беда, — раздумчиво проговорил Маркел.

Громов резко повернулся к нему:

— И у тебя нету?

Гнедой нетерпеливо бил копытом, тянулся к стойлам. Почуяв кобылиц, призывно заржал, прижав уши и оскалив крепкие желтоватые зубы.

— Стои-и! — Маркел увел коня, завозился у кормушки.

Громов кинул на Тимофея выразительный взгляд, недобро усмехнулся, мол, послушаем, что скажет Маркел. А тот, видимо, не торопился с ответом — уж больно прямо и неожиданно поставлен вопрос. Раздвоился Маркел. Конечно, есть у него зерно. Не так много, а есть. Но один Маркел, тот, что, сколачивая хозяйство, трусился над каждой копейкой, восстал: «Почему я должен отдавать его — нажитое адским трудом, взрощенное вот этими руками? Коней отдал, скотину. Подворье с хлевом и конюшней пользует колхоз. А им все мало, мало...»

«Заткнись, — осадил его другой Маркел, который штурмовал Перекоп, тонул в гнилом Сиваше, истекал кровью под Джанкоем. — Заткнись и никому не говори, как тебя жадность обуяла. Не хватает еще такого позора».

В нем боролись прямо противоположные чувства. И все же он пересилил того Маркела, что так настойчиво, цепко держался за свое. Задал жеребцу сена, похлопал его по крутой, лоснящейся шее, возвратился к двери. И сразу же ощутил на себе подозрительный, какой-то ощупывающий взгляд Громова и выжидающий — Тимофея. Игнат все еще держал в поводу председательского мерина, не в силах стронуться с места.

— Чего студишь коня? Отведи в стойло, — казал ему Маркел. Сосредоточенно поскреб густо заросшую щеку, повернулся к Громову, неторопливо заговорил: — Поставки все выполнил, самообложение, на «Красный обоз» дал, кой-что и осталось. Ежели не кривить душой, зерно имеется. Однако на посеве им не обкрутимся.

Тимофей глянул на Громова с видом победителя. Да и то сказать — не ошибся в Маркеле. Куда ни кинь — свой он человек. Весь его вид будто говорил: «Ну, кто из нас прав?»

А Громов прищурился, раздумывая вслух:

— Говоришь, не обкрутитесь? Так-так. А хлебушек имеется. Значит, у других, кто покрепче да позажиточней, тоже есть?

— Не без того, — согласился Маркел.

Громов удовлетворенно закивал головой.

— Попытать бы у своих мужиков, посоветоваться бы, — продолжал Маркел. — Не все такие бедаки, как Игнат. Авось и хватит.

— Дело, — поддержал Тимофей. — Сегодня же потолкуем. Ты дашь, другой, третий... Округ, гляди, что подкинет.

— А кулак пусть процветает?! — вдруг вскипел Громов. — Кулака не трогать?!

— В таком деле на свое рассчитывают, — заметил Маркел.

— Примиренчество протаскиваешь?

— Погоди, — начал было Тимофей.

— Хлебозаготовку завалили, — не слушая его, продолжал Громов. — Самообложение явно занизили. Теперь — храп в свою шаньку, а до остального дела нет?

— Ты, секретарь, поубавь пылу, — вмешался до сих пор молчавший Игнат. — Заводиться и мы можем. Тут и так и этак надо прикидывать, — рассудительно вел он. — Забрать зерно — не штука. Большого ума не потребуется. А потом что? Кто, к примеру, хлебушек производил? Думаешь, я? Али такая же голь? Не-е. Всегда всей державой кормились от хозяев зажиточных.

— От хозяев, говоришь, кормились? — резко перебил его Громов. — А не из тебя ли хозяин соки тянул?! Не ты ли ему хлеб растил? Да как же ты не понимаешь того, что твоим горбом, твоими руками все делалось!

Игнат почесал затылок.

— Оно конечно... Бывало, тому же Авдею... батьке твоему, — повернулся он к Тимофею, — и посеем, и соберем, и обмолотим. Он лишь покрикивает да урожай на капитал переводит.

— Что верно, то верно, — поддержал Тимофей. — Старик мог не то что с чужих — со своих кровь пить.

— Кто же кого кормил? — допытывался Громов. Ему хотелось, чтоб Игнат, наконец, осознал свою силу, свою значимость.

— Выходит так, что я его кормил, — согласился Игнат. — Только сейчас об ином речь. Ты их одной меркой меряешь — мироеды, кулаки. А по справедливости — есть и ничего себе, и сволочи есть. Правильно?

— Ну, ну, — хмуро проговорил Громов.

— Вот Маркел, — неторопливо продолжал Игнат. — И хозяйновал справно, и совесть, слава богу, не сгубил. Выручал при нужде. Люди на него не в обиде. Спроси кого хочешь. И не один, такой. Многие. А Егорий Милашин у своего же дружка, такого же живоглота, трактор зажилил. Ты их всех уравнял, всех — под корень. А Я бы погодил. Я бы с выбором... пока сами на ноги сопнемся.

— Да, — вмешался Тимофей, — пока войдем в силу, пусть бы сеяли. Только без найма, без эксплуатации. А тех, кто злобствует, — ймем.