Гагаи том 1

Петро недоуменно уставился на нее. Потом плечи его заколыхались, будто от каких-то внутренних толчков, и, не в силах сдержаться, он захохотал во все горло. Танюшка вздрогнула, заплакала. Степанида подошла к ней, взяла на руки, повернулась к мужу.

— Чумной, дитя перепугал.

— Ну, де-ла! — сквозь смех выкрикивал Петро. — На своих начали кидаться! Вот это новость! Так его! Так! Пусть знает!

Степанида махнула рукой, словно осеняя его крестом.

— Кабы «своих».

Петро не понял, что она этим хотела сказать.

— То ж одни слова, — почему-то перешла на шепот Степанида. — Ховался он за теми словами, а сам оружие держал. Нашли у него целый склад — саньми вывозили.

Петро тихо присвистнул.

— Вот тебе и Маркел, — На какое-то мгновение оцепенел, а затем заспешил, засуетился: — Пойду разузнаю.

Степанида взволнованно крикнула вслед:

— Не встревай в ту политику! Чуешь! Не встревай!

Петро шел по улице, раздумывая над тем, что услышал от жены. Ведь вот как можно обмишулиться в человеке. Должно быть, не по своей воле за колхоз горло драл, добро отдавал — по заданию действовал. Да, буйная головушка, сплоховал. Накрыли.

Утро было ясное, солнечное. Небольшой туман, спустившийся ночью, осел серебристым инеем. Легкий морозец обещал к полудню вовсе сойти на нет.

Мимо Петра, бросаясь снежками, промчалась ватага мальчишек. Один из них крикнул:

— Айда Гриньку раскулачивать!

«Неужто началось?» — холодным ужом вползло в душу Петра, перехватило дыхание. Он приостановился, испуганно осмотрелся, хрипло окликнул мальчугана, узнав в нем Тимофеева сына.

— Эй, племяш! Поди-ка сюда!

Но Сергей, а за ним и остальные сорванцы припустили пуще прежнего и скрылись за поворотом.

Петро только теперь сообразил, что к нему эти события не имеют никакого отношения, облегченно вздохнул, еще и еще раз мысленно одобряя свои действия. В самом деле, чего ему бояться? С землей он никак не связан — вовремя избавился. Хозяйство? Только и того, что корова, пара подсвинков да кони. И опять же, на стройке работал. Как ни верти — социализму подсоблял.

Так думал Петро, ускоряя шаг. Теперь он даже с некоторым злорадством воспринимал ошеломившую его весть. Старая обида на шуряка не улеглась. Обжульничал Михайло Степаниду, не поделился наследством, уперся: «Не дам, все мое». Вот и отлились кошке мышкины слезы. Нет, никогда не забудет Петро той ночи, когда Михайло ткнул ему кулаком в нос да палил вслед из ружья. Не простит. Поскаредничал, а теперь пусть пеняет на себя.

Из переулка прямо на Петра выкатился Кондрат Юдин.

— Скоки лет, скоки зим! — радушно воскликнул он. — Вот с кем не мечтал стренуться. В отгуле али как? — И не ожидая ответа продолжал: — Меня тоже, брат, стихия захлестнула, в пролетарьят вынесла. Попервах мало не встрял в депо. Дюже зазывали, сулили златы горы: уголь по какой-то книжке, дармовой билет, чтоб, значит, по всех усюдах раскатывать. К тому же еще и старухе, как иждивенке, то же самое будто причитается.

— Транспортникам жить можно, — согласился Петро. — Льгот разных до беса.

Кондрат глянул на Петра важно, с достоинством, глубокомысленно подергал редкую бороденку, продолжал;

— Меня не так просто провести. А ставку, пытаю, какую положите? Одказуют: что заробишь — то твое. Три сотенных выгонишь — бери три. Пять сотенных — твои. Десять сотен — опять же, пользуйся. Чуешь? Тыща рублев!.. Послухал я их, послухал и кажу: нет, не подходит. Дюже мягко стелите, кабы не было твердо спать. Мне что главное? Поклади зарплату. Уголь я и на путях насобираю — он скоки его с пульманов да платформ сыпется. А раскатывать по ихнему билету — мне без надобности. Слава богу, всю жизнь крутоярскую землю топчу и ничего, не лысый. Такая, брат, стихия приключилась.

— Что-то я тебя не разумею, — отозвался Петро. — На сдельщине можно хорошо заработать. Я лишь сдельщину признаю.

— А, — отмахнулся Кондрат. — Тая сдельщина — журавль в небе.

— Не согласился?

— Не. В той же день махнул на кирпичный завод. А там кажуть: имеется должность на пятьдесят рублев в месяц. Нанялся.

— Что ж ты выгадал? — усмехнулся Петро.

— Глянешь, вроде и синицы, да в руках — без обману. Пришла пора — вынь да отдай.

Кондрат, по-видимому, был очень доволен тем, как устроился. И даже скептическая усмешка Петра не испортила его хорошего настроения.

— Не-е, что ни кажи — дурака Кондратом не назовут, — говорил он. — Теперь меня голой рукой не взять. Минулося. Пролетарьят таго не допустит.

Они шли бок о бок. Кондрат бойко семенил, не отставая от Петра, пыхтел «козьей ножкой».

— То ж прибегла баба, Мишку, каже, Тимофей потрошит, — снова заговорил он. — Я и подался со двора. Интересно, что оно, то раскулачивание, обозначает. — И повернулся к Петру: — Тоже на спектаклю торопишься?

— А что? — насторожился Петро. — Чего же не поглазеть?

— Верно. Должна быть повчальной эта суета сует. Прикинь сам. Наживал Михайло, Авдеево богатство множил... Чул я, и со Степанидой не по-родственному обошелся — отцово самолично к рукам прибрал. А теперь как же? Кобелю под хвост?

— Поглядим, — сдержанно отозвался Петро.