Возле пыжовского подворья собрались любопытные. Стояли в некотором отдалении, судачили, качали головами, ждали. У ворот дежурили милиционер и деповский рабочий. Здесь же сновали вездесущие мальчишки. Некоторые из них взобрались на деревья, чтоб высмотреть, что делается за высоким забором.
Петро и Кондрат подошли как раз вовремя. Собравшиеся обступили Игната Шеховцова, закидали его вопросами:
— Ну, что там?
— Как?.
— Погодите, — отмахнулся Игнат. Но видя, что так просто его не отпустят, начал рассказывать: — Как ступили на подворье, Михайло сразу почуял что-то не так. Выбежал с ружьем и на Тимофея. А тот даже револьвера не вытащил. Только глянул, будто огнем опалил. Взвыл Михайло, ну что тебе цепной кобелина, да и хватил тем ружьем о жернов, который подле крыльца лежит.
— И-и, ото злюшший! — вскрикнула Пелагея Колесова. Забеспокоилась: — Страсти господни! До крови не дойдет?
— А тебе-то что? — не выдержал Петро. — Стой да жди готового.
— Так Харлашку Тимофей прихватил с собой.
— Чуешь же, не устоял Михайло супротив Тимофея, — раздались голоса.
— Как устоишь, если там и наших партейных, и деповских целый взвод. Да еще с гепеу понаехало.
Кондрат вертел головой, вслушиваясь в эти разговоры, время от времени восклицая:
— Эк его, сердешнога!
— Жалей, жалей, — сурово сказал Афоня. Он никому не говорил о своих подозрениях, но все больше и больше склонялся к мысли, что тем ночным гостем, который провалил вилами окно, был Михайло.
Когда Афоня выбежал с топором, как был — в белье и босой, — в снежной замяти промелькнула черная тень всадника и сразу же исчезла.
Потом уже милиция по вилам думала найти преступника, да оказалось, не так он прост, чтобы оставлять после себя следы. Тройчата-то были Афонины. Неделю он их искал, ломая голову над тем, где б они могли запропаститься. И вот — нашлись...
— Жалей, — повторил Афоня. — Може, слезу пустишь?
— А ты мне что за указчик? — окрысился Кондрат. — Зараз я тебе указчик, как ты мелкая буржуазная стихия, а я есть рабочий класс.
— Без году неделя, — откликнулась Пелагея.
Мужики засмеялись.
Кондрат презрительно сплюнул. Хотел было дать достойный ответ, но к нему угрожающе шагнул Афоня — большой, нескладный.
— Это у меня буржуазная стихия? — еще ближе подступил к Кондрату. — Где она?
— Внутрях сидит, — на всякий случай отступая, говорил Кондрат. — Читай газетки. Там все доподлинно прописано. Ты навроде и не замечаешь ничего, а она, эта самая стихия, сидит в тебе и точит, точит, как тот червяк в яблоке.
В таких спорах Афоня не был силен. Растерянно глянул на мужиков.
— Какой же я буржуй?
На выручку ему пришел Игнат.
— Плюнь да разотри, как ты есть сознательный колхозник. А мелкую буржуазную стихию вон обложили, — указал он на пыжовский дом. — Со всем выводком в обклад взяли.
— Не все ж разбойничать.
К воротам подъехали верховые с карабинами за плечами. Спор утих. Любопытство мужиков, баб, мальчишек взыграло еще больше. Они во все глаза разглядывали вновь прибывших.
— А зараз, зараз что там деется? — не терпелось Кондрату узнать как можно больше подробностей.
— Опись складают...
— Знать, и впрямь отхозяйновал.
— Глянул бы упокойничек, Авдей Авдеевич.
— Небось, в гробу перевертывается.
— Перевернешься, коли все гнездо разбойное рушится.
В это время раздался звонкий голос Сережки, который удобно уселся в развилке старой акации:
— Выводят! Выводят!
— Каго выводят? Куда? — фальцетом взвизгнул Кондрат. — Кажи, сучий сын, толком!
— Узлы кидают в сани!
Сережка умолк. Он видел отца и гордился им. Отец то входил в дом, , то снова появлялся во дворе. К нему подходили, что-то спрашивали и, выслушав, опять торопились по своим делам. А дядька Михайло сидел на санях, нагнув голову, сгорбившись, будто совсем он там не хозяин. Даже вожжи были не у него в руках, а у дядьки Харлампия. Тетка Анна размахивала руками, что-то говорила быстро-быстро. Ее тоже повели к саням. Тотчас дядька Харлампий ударил вожжами по крутым, бокам лошадей.
— Едут! — крикнул Сережка и скользнул по стволу вниз.
Ворота распахнулись. К ним первыми бросились мальчишки. Сани вынеслись на улицу. Всадники тронули коней, последовали за санями.
— Гляди! Гляди! — восхищенно воскликнул Кондрат. — Харлашка за кучера! Почетная охрана! Ни дать ни взять — государев выезд. — И запнулся, недоумевающе уставился на Петра: — Куда ж их вывозят?
— А туда, где ишшо Макар телят не пас, — снова вмешалась Пелагея.
Петро ничего не слышал. Из-за плечей притихших, угрюмо насупленных мужиков смотрел на приближающиеся сани, избегая диковато-злобного и в то же время какого-то обреченного, растерянного взгляда Михайлы. Совсем рядом промелькнула вызывающе-дерзкая улыбка Анны.
Кони дыбились, храпели, рвались вперед, изогнув шеи крутыми дугами. Харлампий не без усилий сдерживал их. У него никогда не было таких сытых и холеных лошадей. Ну да и Михайло их лишился. В колхоз переходят эти красавцы.