Гагаи том 1

Петро выжидающе глянул на жену.

— Ленку он забрал из больницы. Проведаем.

Петро пожал плечами. Никогда они не были у Тимофея, а тут вдруг...

— Родниться надумала?

Степанида помедлила с ответом. Немного погодя заговорила:

— Слов нет. Сволочной у меня брательник, заядлый. Выродок какой-то. Палец в рот не клади — откусит.

— Все мы кусаемся.

— За свое кусаться не грех, — вела Степанида. — А этот ведь на сто дворов гавкает. В другое время и силой не заставили бы меня с ним валандаться. А нынче ничего не поделаешь — его власть. Може, все-таки даст себя знать родная кровь, може, выручит при нужде...

Они собирались недолго. Танюшку заперли дома. Шли улицей, низко раскланиваясь со знакомыми. Степанида продолжала злословить:

— И Ленка шибко нос дерет.

Степанида вспомнила схватку за наследство. И хотя ей в драке попало больше всех, она могла понять и Анну, и Евдокию. Но Елена... ее поведение было для Степаниды необъяснимо.

— Подумаешь, «нам ничего не надо». Как же, бессребреница. И что Тимошка в ней нашел? Здоровый мужик, а взял пигалицу.

— Ну и ядовитая же ты.

— Что думаю, то и говорю, — отозвалась Степанида. Некоторое время шла молча, а потом снова заговорила: — Еще и рогатым ходит.

— Ты это о ком? — не понял Петро.

— Да про Тимошку же. Краля за нос его водит. Пока Тимошка по делу где занят, а хахаль тут как тут.

— Не бреши.

Степанида усмехнулась.

— Что мне брехать? Люди говорят. До времени, мол, шито-крыто было. А попала в больницу — оно и выперло. Подарки приносил: парфюмерию разную, цветы... Известно, интеллигентное обхождение. Учитель...

— Ишь ты! Это Тимошке добрый кукиш.

— Приглянул бы девку попроще, чтоб без баловства разного, — за счастье бы почитала такого мужа иметь. А эта...

— Да-а, — Петро даже руки потер от удовольствия, — прошиб Тимошка со своей дворянкой, обмишулился. Верно говорят: знай, сверчок, свой шесток.

Когда вошли на верзиловское подворье, Степанида предупредила мужа:

— Не ляпни чего лишнего. — И еще с порога завела елейно-приторно: — Где же наша страдалица? Где же наша болезная?..

— Входите, — пригласила Елена, несколько растерявшись.

Тимофей поднялся им навстречу.

— Хоть и говорят, что незваный гость — хуже татарина... — начала было Степанида.

— Раздевайтесь, — прервал ее Тимофей. — Как раз на чай попали.

Со своей сестрой Тимофей никогда не был близок. В нем все восставало против ее хитрости, стремления во всем искать выгоду, против стяжательства, болезненной страсти копить про черный день. Обнаружить ее неискренность было нетрудно, и родственные отношения между ними едва поддерживались.

Между тем Степанида прошла в горницу.

— О, и дядя Иван здесь! — Повернулась к мужу: — Вот видишь, Петя, как хорошо. — И снова — к хозяевам: — А я прослышала: Леночку Тимоша домой забрал. Ну как не навестить! — Осмотрелась. — А где же Сережа? Карамелек вот принесла ему. — Повернулась к Елене: — В школе или гуляет? — и не стала ждать ответа. — А ты, Леночка, все хорошеешь. И бледность тебе к щщу.

— Хворь никого не красит, — хмуро сказал Иван. Он сидел усталый, сникший, склонив седую голову, словно прислушиваясь к чему-то. — Не красит, — повторил задумчиво.

— Да-да, — быстро согласилась Степанида. Она успела заметить что-то новое в выражении глаз Елены. Будто боязнь таится в них. И Степанида объяснила это по-своему. «Шкодит, — удовлетворенно подумала она. — Шкодит и страшится, что Тимошка дознается».

В сенях курили Тимофей и Петро. Разговор у них не клеился.

— Весна, — говорил Петро.

— Да, весна, — согласился Тимофей.

При этом Петро думал о том, что весна принесет ему побочный заработок — застройщики зашевелятся. Глина, песок, солома, лес, камень — все это надо подвезти. А то и в замес коней пустить. В колхозе не очень лошадьми разживешься. К нему придут... А Тимофея совсем по иному поводу волновала весна — не за горами сев.

К Петру Тимофей не был расположен. Однако и особой вражды не питал. По крайней мере, Петр не становился поперек пути: хотя и в колхоз не вступил, но и за свое хозяйство не цеплялся, отказался от земли, грабарил, теперь вот в сельпо служит извозчиком.

Курили, перебрасывались малозначащими фразами.

— Весна — всему начало, — говорил Петр.

— Весенний день — год кормит, — поддакивал Тимофей.

— Скоро в поле?

— Днями думаем овес кинуть.

— То так, — соглашался Петро. — Рожь говорит: сей меня в золу да в пору, а овес говорит: топчи меня в грязь — я буду князь.

Их позвали в комнату. Киреевна устанавливала посреди стола самовар.

Петро задержался у вешалки, возле своего пальто. Вошел с бутылкой в руке, залихватски поставил ее на стол.

— А это лишнее, — проговорил Тимофей. — Ни к чему оно...

Петро замялся, не зная, что сказать.

— Оно, конечно, — начал неуверенно, — в чужой монастырь со своим уставом не суйся... Да без бутылки вроде и праздник — не праздник.

— Чего там! — подхватила Степанида. — По маленькой за Леночкино здоровье. Как, дядя Иван?

— Причина важная, — отозвался Иван. — За кого другого, еще подумал бы. А за Ленку нельзя не выпить. Из гроба поднялась.