Гагаи том 1

«А чего мне вперед пнуться? — невозмутимо продолжал Петро. — С меня власть ни гроша не вытряхнула. Опять-таки при деле — сам знаешь».

«Твое дело тоже допром попахивает, как через меру хапанешь», — напомнил Емельян.

«Как сказать, — озлился Петро. — Не пойманный — не вор».

«А как накроют?»

«Все меньше дадут, как за политику. Ты так разумеешь, а я иначе, — сказал Петро. — Всяк по-своему с ума сходит. Вот и занимайся, чем тебе угодно. Я того знать не знаю и ведать не ведаю».

«И за это низкий поклон, — все еще сердясь, с издевкой подковырнул Емельян. — Ловко ты с новой властью поладил».

«А мне все едино, какая власть».

Так и не смог Емельян. подбить Петра в сообщники. Хоть и одного поля ягоды, да вкус разный оказался.

Попытался Емельян поближе с Кондратом Юдиным сойтись. Вспомнил, как он на сходке в Тимошкины планы клинья вбивал. Пригласил Кондрата к себе, бутылку самогона выставил. Затеял разговор о том, о сем, прощупывая, можно ли на него положиться. А Кондрат выжрал самогон и говорит:

«Щось у тебе, Емельян, мачтаб не тот. Мы с Михайлом по этому самому колхозному вопросу не одну половинку кокнули».

Пришлось Емельяну еще выставлять. И снова Кондрат пил, хватал щербатым ртом воздух, как верховодка, выброшенная на берег, кривился, говорил:

«Скажи Глашке, хай чебреца трошки додает. Очень даже приятственно для вкусу. А то ще буркуна можно или полынку. Всю вонь сымает. Да-а. Токи не мяту. Упаси бог, мяту класть — форменные капли датского короля, что несмышленым приписывают у внутрь».

Емельян ему о деле, а он знай свое гнет:

«По части настою — то, брат, моя справжняя стихия».

Емельян ему про беды свои да злость неисходную, а Кондрат, пьяно икая, в ответ:

«Ме-е-ели, Емеля, твоя неделя, поскольку я зараз пролетари-и-ат».

Ни до чего не договорился Емельян, только угощал зря.

«Для первого разу ни-и-чего, — окончательно захмелев, бормотал Кондрат, — Еще вдругорядь потолкуем. Я на том колхозном вопросе с Ми-и-хайлом...»

Емельян бесцеремонно выпроводил гостя, досадуя, что позволил себя обвести.

«Вот тебе «вдругорядь», — поднес к его носу кукиш. — Иди, пока кобеля не натравил».

На том и окончились деловые разговоры с Кондратом. Понял Емельян — никому нельзя доверять. Если что и делать, так только самому. Он даже на колхозный двор стал похаживать. Мужики, они и есть мужики: чего не закурить, коли угощают. Емелька ли подносит, кто другой — какая разница? Лишь бы дармовой табачок потягивать — своему экономия.

Дымит Емельян с мужиками, а сам недобрым, завидющим глазом окрест поводит. Вот этот хлев, что на Маркеловом подворье, наладились было они с Михайлом поджечь, чтоб и скот погубить, и на Маркела натравить милицию. Не удалось. Игнат Шеховцов попутал все карты, так пальнул из двух стволов, что едва ноги унесли. Тогда Егорий Матвеевич и удумал подложить винтовки.

«Сгорит ли, нет, еще не ведомо, — сказал он, — К тому же, гадай, куда следствие поведет! А подметное письмо да оружие — дело верное. Не отвертится против таких улик».

С умом они все сделали. Сначала винтовки подложили, пробравшись к клуне огородами. Подождали, когда снежком запорошит следы, а тогда уже и письмецо направили. Что ни говори, башковитый был старик. Как сказал, так оно и случилось. Загремел Маркел. Еще раньше их загремел...

Вчера Емельян видел, как трактор опробовали после ремонта. Сбежались мужики отовсюду — радуются. Семена Акольцева поздравляют. А тот помощника хвоего — Егорку Пыжова — посадил рядом с собою на крыло и ну круги выписывать: то на малой скорости, то как скаженный кидается, только земля летит из-под шипов.

«Успел-таки наладить к посевной», — недовольно подумал Емельян.

А Семен остановил трактор, чтоб поработал на холостом ходу. Запыхкала, вздрагивая, выхлопная труба, выбрасывая сизые кольца, медленно тающие в воздухе. Машину обступили, стали пожимать Семену руку, обнимать.

— Ну-ну, — желчно шептал Емельян, глядя на эту искреннюю радость. — Не зарано ли праздник празднуете?

Дождался Емельян ночи, прихватил загодя приготовленный ломик, сошел со двора. Крался, как тать, по теневым сторонам улиц, жался к плетням и заборам, кляня полную луну, выкатившуюся так некстати.

Емельян пробирался к бывшей пыжовской усадьбе, где стоял трактор. У него еще днем созрело решение «походить» возле него ломиком: много ли ему надо, чтоб угомонился!

Он проник на подворье через дыру в заборе, скрытую кустами сирени. Трактор был от него метрах в пятнадцати. Но на его сиденье Емельян увидел Егорку Пыжова. Хмелем и злобою напоенный рассудок толкал: подобраться сзади да хватить ломиком по голове, чтоб никаких свидетелей...

Емельян напрягся, готовый броситься на Егорку. В это время заскрипело сиденье — Егорка зашевелился, сполз с трактора, заходил вокруг него. Видимо, боролся с дремой.

— Ничего, умаешься, — беззвучно шептал Емельян, таясь в своем укрытии.

Егорка походил еще немного, присел возле трактора на колоду, поднял воротник пиджака.