Гагаи том 1

Изот Холодов был еще мальчишкой, когда, заколотив окна и двери отчего дома, покинув землю, они всем семейством бежали от голода, охватившего хлебные губернии России. Тем и спаслись куряне — выжили. Остановились на одном из рудников. Сначала в бараке устроились. Затем хибару слепили на Собачевке. Отец и старшие братья сразу пошли в шахту. А немного погодя — Изот. Двенадцать лишь минуло, когда взяли его с дымных отвалов, где ютилось недолгое детство шахтерских наследников, и бросили во мрак зловещих подземных нор. Сначала был лампоносом. Потом лесогоном стал. Забрали старших на германскую — в забой перешел.

Так и захлестнула его жизнь, понесла. К революции Изот был уже сознательным рабочим. В восемнадцатом прошел с красными шахтерскими полками, сметая немцев с донецкой земли. Сражался в отрядах ЧОНа. И снова работал в шахте.

Направление на село Изот воспринял как важное партийное поручение. Но понял он свою задачу несколько односторонне. Потому и срезались они с Тимофеем. Из этого столкновения, к его чести, Изот сделал правильные выводы. Они сблизились, начали понимать друг друга. И как результат — дела пошли веселее.

Проводив своих товарищей, Изот прошел в контору, засел было за газеты, но не мог сосредоточиться. Конечно, если Косов упомянул о ноже... Изот может понять состояние Тимофея, который едва не потерял любимого человека. Он и сейчас сочувствует Тимофею, недоумевает, почему прекратили следствие, почему не продолжали поиск преступника. Может быть, если взять Косова, и в самом деле прольется свет на эти оставшиеся загадкой преступления? Ведь установила же медицинская экспертиза, что, прежде чем замерзнуть, Гарбузов получил тяжелые телесные повреждения. И в этом деле Недрянко показал себя не с лучшей стороны. Если учесть все это, Тимофей имеет основания поторопиться с арестом Косова.

К тому же слухи, распространяемые Косовым, наносят большой вред колхозному строительству, всю агитацию сводят на нет.

Изот вспомнил выражение лица Тимофея — злобное, диковатое, вспомнил, как решительно поддержал Тимофея Игнат; подумал о могучей силе Харлампия, который легко, словно тростью, играл ломиком, найденным сегодня у пролома в заборе за кустами сирени. И им овладело беспокойство. Оно подняло его, заставило поторопиться.

Когда Изот догнал их, Тимофей отчужденно глянул на него, решительно проговорил:

— Можешь держать свое мнение при себе.

— Чего там, — отозвался Изот, — брать так брать.

Игнат более радушно воспринял слова Изота.

— Давно бы так. Сдадим властям с рук на руки, пусть разбираются, може, что и скажет.

Харлампий угрюмо молчал. Когда-то от посевной и до первого снега батрачил у Емельяна Косова. Знает его иезуитскую натуру. Никогда не догадаешься, что у него на уме. А уж изворотливый да прижимистый — таких и свет не видывал. Умел так вымотать работой, что даже Харлампий, на что уж крепкий да выносливый, к концу дня становился словно выжатая тряпка.

Сейчас Харлампий снова ступит на знакомую усадьбу. И ломик взял он неспроста. Кажется ему, у Емельяна видел такой: приплюснутая сторона рассечена, как гвоздодер. Потому и хочет Харлампий спросить, как этот ломик у лаза за сиренью очутился на колхозной усадьбе? «Оно, конечно, не так, чтобы очень веская улика. Тот ломик и выкрасть у него могли. А все же интересно, что Косой скажет — размышлял Харлампий.

Они поравнялись с сельсоветом. И тогда Изот предложил:

— Может, к Савелию Тихоновичу наведаемся?

— Это еще зачем? — насторожился Тимофей.

Игнат поддержал Изота:

— Поскольку рядом, — почему бы и не наведаться.

У сельсовета стоял фаэтон, в котором обычно разъезжал председатель. И сам Савелий, едва они подошли, появился на крыльце.

— Что за делегация? — сошел к ним навстречу, громыхая деревянной ногой по ступенькам высокого крыльца, поздоровался с каждым за

here

— Собрались Косого брать, — сказал Тимофей, по-бычьи нагнув голову.

Савелий посмотрел на него вопросительно, перевел взгляд на остальных:

— Как брать?

Игнат поспешил объяснить, чем вызвано их намерение.

— Да-а, — Савелий потер заросшую щеку, — тряхнуть не помешает. Я и сам бы с вами, да на Водине ждут хуторяне, — сказал, усаживаясь в фаэтон. Взял вожжи, повернулся к Тимофею. — Берите. Може, что и прояснится. — Хлестнул коней, уже отъехав, крикнул: — Только без лишнего галасу! К концу дня наведаюсь!

— Ну, что? — кольнул Тимофей Изота. — Не вышло по-твоему?

Изот усмехнулся:

— Наоборот. Все как надо. Времена не те, чтоб партизанить.

...А Емельян Косов, пообедав, вышел во двор. К нему, гремя по проволоке цепью, затрусил здоровенный, как телок, кобель, уставился на хозяина, хрипло, басовито подал голос:

— Жрать хочешь? Зараз, зараз дам.

Емельян принес собачье ведро, кинул кусок требухи. Кобель с жадностью набросился на еду. Емельян хотел было погладить его, но тут же убрал руку. Пес зарычал, оскалив окровавленные клыки, прижав к загривку острые уши.

— Зверь ты, зверь, — проговорил Емельян.

Пес и мастью походил на волка, и повадками. Нападал беззвучно, а если и подавал голос, то не так, как вся собачья порода, — глухо, отрывисто. И выл по ночам.