— Что ж ты, анафемское отродье, зубы кажешь? — разговаривал Емельян с кобелем, пока тот жадно заглатывал очередной кусок. — На кого рычишь? На хозяина рычишь? Ни дать, ни взять та шантрапа неблагодарная, что до власти дорвалась.
Он бросил еще один кусок, отнес ведро, вернулся, сел на крыльцо. Кобель стоял против него, слизывая с морды оставшуюся кровь, принюхивался к земле, не осталось ли чего, и снова переводил голодный взгляд на хозяина.
— Будет, — говорил Емельян. — Нечего обжираться. С жиру леность бывает, а мне злой сторож нужен, — добавил, снова протягивая к нему Руку.
Теперь кобель не рычал, когда Емельян потрепал его по загривку, а лишь прижал уши и увернулся. Этот поджарый, угрюмый пес не любил, чтобы его ласкали.
— Ну, иди, иди, — сказал ему Емельян добродушно.
После сытной еды и чарки разморило Емельяна. И день был теплый, солнечный. Емельян лениво смотрел, как гребутся в навозной куче куры, как вспархивают между ними голуби. Он собирался пойти к Юдиным и, пока Кондрат не отправился на дежурство, забрать черно-рябую голубку, которую тот заманул в свою голубятню.
«Отдаст ли, нет? — думал Емельян. — И сколько выкупа потребует? Трешку доведется нести. Или, может, самогонки прихватить?..»
Размышления Емельяна прервало глухое рычание. Загремела цепь. Кобель кинулся к воротам, спугнув голубей, разогнав кур. Цепь, натянувшись, задержала его, взметнула на дыбы. Стоя на задних лапах, он рвался навстречу вошедшим на подворье людям.
— Выдь на минутку! — крикнул Игнат.
Емельян шикнул на кобеля, подошел и увидел в руках Харлампия свой ломик. «Дознались», — промелькнуло у него в голове.
— Идем, Косой, с нами, — поморщившись, сказал Тимофей.
— Это с какой стати?
— Арестованный ты, — вмешался Игнат.
Емельян презрительно сплюнул.
— А я с... на вас хотел. И не подумаю шагу ступить. Пусть милиция приходит.
— Пойдешь, — коротко сказал Харлампий, придерживая его.
Собрались зеваки. Стояли на дороге, наблюдали, перекидывались замечаниями.
— Аспиды окаянные! Погибели на вас нет! — вопила Глафира. — Что за жизнь настала; все ж забрали, еще и в своем двору покоя не дают! — Подбежала к Харлампию: — Пусти его, ведмедь лохматый! Пусти!
С улицы неслись возгласы;
— Так его, Глафирушка! Так!
— Ну, чертова баба, баньки Харлашке вынет! Ей-ей вынет!
— Кого вбивают?
— И-и, что деется...
Гагаи охочие до таких зрелищ. Собравшиеся, как обычно, разделились на два лагеря. Противные стороны подбадривали участников схватки, давали им советы;
— Глашка, нажимай! Впутайся ему в бороду!
— И что вы возитесь?!
— Держись, Емелька!
— Да что ж ты, Харлашка? Под дыхало его! Под дыхало!
— Гляди, гляди, расходился Косой, как холодный самовар.
А в Емельку, и верно, словно бес вселился. Откуда только силы взялись. Упирается, как вьюн скользит, отмахивается. Конечно, не будь Изота, уже давно Харлампий утихомирил бы Емельку. А Емелька пользовался этим — нет-нет, и поддаст своим противникам. Пришлось за ремни взяться. Как ни противился Емельян, связали его. Хотели нести, да только и связанный он дергался, выскальзывал из рук. Кинули на землю.
— Погодите, — сказал Харлампий. Обошел стороной беснующегося кобеля, отыскал Емелькину тачку, подкатил. — Карета подана!
Емелька извивался на земле, матерился в бессильной ярости, кричал:
— Глашка, спусти кобеля!
Глафира кинулась выполнять приказание мужа. Ей преградил дорогу Игнат, оттер в сторону, предостерег:
— Уймись, пока по-хорошему прошу.
Харлампий без особого труда уложил связанного Емельяна в тачку, покатил. Рядом шла Глафира, воя и причитая. Черно лаялся Емельян. Изот и Тимофей поотстали.
— Видал, каков зверь? — проговорил Тимофей, все еще тяжело дыша. — «Кобеля спусти...» Хорошо, что не дал револьвер, а то Косой только бы и жил.
Изот промолчал. То, что сейчас происходило, могло кончиться очень плохо, Он не был уверен, что все обошлось, ведь столько людей собралось на улице. А среди них немало симпатизирующих Емельяну Косову, Попробуй догадаться, что у них на уме.
Но опасения его, к счастью, не оправдались. Едва тачка выкатилась на улицу, раздался дружный смех, выкрики:
— Гляди, братцы, почет-то какой!
— Знатно!
— Куда ж это его?!
Вездесущий Кондрат, едва не пропустивший это зрелище, восторженно крикнул:
— То ж в «рай» Емельку повезли! В «рай»!
— А он, дурында, еще и лается!
— Эй, Емелька, не гневи создателя!
— Какой же это бабоньке он за повитуху сослужил?! — смеясь, рассуждал Кондрат.
— Видать, было дело!..
А Кондрат уже задирал Харлампия:
— Глядите, глядите, такого еще не было! Харлашка впрягся!
С Харлампием Кондрат «в контрах». Уж друзьями были — не разлить водой, а разошлись дорожки. Надумал было Кондрат сблизиться с приятелем. В прощен день пожаловал к нему с «прощеником», который Ульяна специально испекла на тот случай, бутылку самогона припас. Посидели они, поговорили — чинно, благородно. Все обиды, нанесенные друг другу, простили.
«Хай верующие как знают, — говорил Кондрат, — а у нас, Харлаша, смычка: ты — в крестьянах колхозных, я — отродясь пролетарьят. Поскольку зараз такая стихия, давай, для верности союзу, еще по одной тяпнем».