Читаем Гагаи том 1 полностью

— Приходил, — хмуро проговорил он. — Да только напрасно. Спасибо ему надо говорить за науку, а не хаять.

Спор разгорался.

— Из-за какой-то шкуры такого человека терять?! — подал свой неторопливый голос Клим Дорохов. — Нет, не вижу в том здравого смысла. Надо оставить Пыжова председателем. А снимете — мы его с радостью заберем назад в депо.

— Смотрите, — между тем заговорил Заболотный, не в силах скрыть появившиеся в голосе угрожающие нотки. — Дело серьезное. Не исключено, что окружком поинтересуется, как у вас в районе выполняется последнее указание вышестоящих парторганов.

Громов попал между двух огней. С одной стороны — ощутимое давление Заболотного. С другой — мнение членов бюро о том, что Тимофея нельзя исключать из партии. Он и сам чувствовал: в чем-то позволил себя увлечь, где-то переступил ту грань реального, за которой уже трудно, просто невозможно оставаться объективным.

Оперативка затянулась. Вызванные на бюро ожидали в приемной. Савелий Верзилов успокаивал Тимофея, который одну за другой жег цигарки.

— Держись, — подбадривал его. — Не может того быть, чтоб подвели под постановление. Нет на тебе такой злостной вины.

Но Тимофей понимал: обстоятельства сложились против него. Этим, конечно же, постарается воспользоваться Заболотный. В том, что произойдет именно так, Тимофей не сомневался. Он не мальчик, чтобы не видеть, в каком направлении шло расследование, какие факты интересовали Заболотного. К тому же между ними, такими разными и внешне, и внутренне, сразу же возникла антипатия. Они были достаточно откровенны в выражении своих чувств. Тимофей разглядел те рычаги, которые двигали Заболотным, безошибочно определил его сущность. И за это Заболотный платил ему открытой неприязнью.

— Наган — чепуха, — говорил Савелий. — Подумаешь, невидаль какая. Ну, вытащил под горячую руку. Тот идол мыршавый разве не выведет из себя?!. Иное дело, коли б палить вздумал... С Маркелом тоже еще бабка надвое гадала. До сих пор у меня сомнение.

— Будто бы сознался, — сказал Тимофей.

— А мы слышали? Коли ж и впрямь что замышлял — не ты один проморгал. Все мы в том повинны.

— Так-то оно так, — сворачивая новую цигарку, сказал Тимофей. — Да все же спрос с руководителя.

Он стал готовить себя к худшему сразу же после того, как столкнулся с Заболотным, ощутив приближение каких-то больших и непонятных перемен. Их приметы проглядывали в самом облике Заболотного, в том, как он держался — надменно и начальственно, в том, как односторонне, тенденциозно вел расследование.

— Ну, а Косой и вовсе с тебя снимается, — не унимался Савелий, тоже пытаясь взвесить все «за» и «против».

Тимофей до сих пор не может простить себе того, что под нажимом Заболотного отпустил Косова. Не помог ему и Громов.

— Понимаешь, — сказал тот, когда Тимофей обратился к нему, — тут мы с тобой бессильны что-либо изменить. У Заболотного большие полномочия...

Из-за двери доносился смутный говор, споры. Тимофей снова закурил, вышел в коридор.

Оперативка все еще продолжалась. Заболотный пытался склонить членов бюро полностью согласиться с выводами комиссии...

— Что ж молчит секретарь? — повернулся он к Громову, рассчитывая на поддержку.

И тогда случилось то, чего Заболотный вовсе не ожидал. Громов поднялся из-за стола, расправил плечи, будто сбрасывая с них постылый, неприятный груз. Тихо, но решительно заговорил:

— За исключение из партии Тимофея Пыжова голосовать не буду. — И сразу же почувствовал облегчение, словно вырвался из каких-то невидимых, но цепких пут. Голос его окреп: — Правильно здесь отмечали — под нашим началом он работал. Говорю это не для того, чтобы, снимая с него вину, обелить себя. И я виноват. За это и выговор получил.

Заболотный недовольными, немигающими глазами смотрел на Громова, а тот уже обрел свою прежнюю твердость и независимость в суждениях.

— Товарищ Заболотный может, конечно, иметь свое мнение, хотя и встречается с Пыжовым впервые. Но я не могу согласиться с ним. Считать Тимофея Пыжова врагом не позволяет мне моя партийная совесть.

— Моего мнения вы можете не касаться, — возразил Заболотный. — Мы рассматриваем мнение комиссии. Очевидные вещи...

— Очевидные вещи, — перебил его Громов, — это колхоз, созданный им. И ошибки, которые он допустил при этом... — Громов повторил: — Именно ошибки, а не вражеские действия, как пытается доказать кое-кто, и должны быть предметом нашего обсуждения.

— Верно! — подхватил Изот. — Вот это правильный разговор.

— За ошибки Пыжов должен ответить, — продолжал Громов. — Должен понести наказание. Мы, действительно, не учили его пугать оружием, предостерегали в отношении Сбежнева. Тут я полностью согласен: заработал — получи.

— Какое же ваше предложение? — криво усмехнулся Заболотный.

Громов был бы рад оставить все, как было, удержать Тимофея, но, к сожалению, не видел такой возможности.

— Что ж, — проговорил он. — Поддерживаю мнение членов бюро: снять с работы, записать выговор.

— Осталось проголосовать, — все еще на что-то надеясь, сказал Заболотный.

— Позвольте, — вмешался прокурор. — Прежде чем выносить решение, надо послушать Пыжова.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Судьба. Книга 1
Судьба. Книга 1

Роман «Судьба» Хидыра Дерьяева — популярнейшее произведение туркменской советской литературы. Писатель замыслил широкое эпическое полотно из жизни своего народа, которое должно вобрать в себя множество эпизодов, событий, людских судеб, сложных, трагических, противоречивых, и показать путь трудящихся в революцию. Предлагаемая вниманию читателей книга — лишь зачин, начало будущей эпопеи, но тем не менее это цельное и законченное произведение. Это — первая встреча автора с русским читателем, хотя и Хидыр Дерьяев — старейший туркменский писатель, а книга его — первый роман в туркменской реалистической прозе. «Судьба» — взволнованный рассказ о давних событиях, о дореволюционном ауле, о людях, населяющих его, разных, не похожих друг на друга. Рассказы о судьбах героев романа вырастают в сложное, многоплановое повествование о судьбе целого народа.

Хидыр Дерьяев

Проза / Роман, повесть / Советская классическая проза / Роман
Время, вперед!
Время, вперед!

Слова Маяковского «Время, вперед!» лучше любых политических лозунгов характеризуют атмосферу, в которой возникала советская культурная политика. Настоящее издание стремится заявить особую предметную и методологическую перспективу изучения советской культурной истории. Советское общество рассматривается как пространство радикального проектирования и экспериментирования в области культурной политики, которая была отнюдь не однородна, часто разнонаправленна, а иногда – хаотична и противоречива. Это уникальный исторический пример государственной управленческой интервенции в область культуры.Авторы попытались оценить социальную жизнеспособность институтов, сформировавшихся в нашем обществе как благодаря, так и вопреки советской культурной политике, равно как и последствия слома и упадка некоторых из них.Книга адресована широкому кругу читателей – культурологам, социологам, политологам, историкам и всем интересующимся советской историей и советской культурой.

Валентин Петрович Катаев , Коллектив авторов

Культурология / Советская классическая проза
Мой лейтенант
Мой лейтенант

Книга названа по входящему в нее роману, в котором рассказывается о наших современниках — людях в военных мундирах. В центре повествования — лейтенант Колотов, молодой человек, недавно окончивший военное училище. Колотов понимает, что, если случится вести солдат в бой, а к этому он должен быть готов всегда, ему придется распоряжаться чужими жизнями. Такое право очень высоко и ответственно, его надо заслужить уже сейчас — в мирные дни. Вокруг этого главного вопроса — каким должен быть солдат, офицер нашего времени — завязываются все узлы произведения.Повесть «Недолгое затишье» посвящена фронтовым будням последнего года войны.

Вивиан Либер , Владимир Михайлович Андреев , Даниил Александрович Гранин , Эдуард Вениаминович Лимонов

Короткие любовные романы / Проза / Проза о войне / Советская классическая проза / Военная проза