Гагаи том 1

Поля уже ожили, задышали. Посвежела сильно поредевшая озимка.

пошла в рост. Большие, причудливой формы плешины побили всю делянку. Как и предполагал Тимофей, не все вымокло — кое-что удастся собрать. Проклюнулся овес. Буйно зазеленели бросовые участки. Вот здесь он спорил с Артемом. Там — натаскивал Изота, как понимать землю. Это поле исходил за плугом... Без него теперь уберут озимку, вырастят овес, распашут одичавшие земли. Без него...

Он кружил и кружил по степи, словно прощаясь с ней. Временами останавливался, склонялся над всходами, шел дальше. Ему никто не мешал. Тимофей знал, что в это время не встретит здесь колхозников — вчера вечером сам давал наряд. Бригада Игната Шеховцова работает на огороде. Только Семен Акольцев с Егоркой должен распахивать целину. Вон против терриконов горловских шахт, синеющих на северо-востоке, рокочет его трактор. Тимофей издали понаблюдал за его работой и не стал подходить — ударился в сторону.

Но его давно уже приметил Семен. Повернулся к прицепщику, крикнул:

— Гляди! Председатель наш чего-то колесит полями!

Егорка приподнялся, узнал своего дядьку.

— Что-то соображает! — отозвался не без гордости.

А Тимофей уходил все дальше, то теряясь из вида, то появляясь вновь. Он будто отдался бездумной созерцательности: остановит взгляд на жаворонке, послушает его песню, окинет горизонт, проводит дымки паровозов, пока они вовсе не растают в синем небе... Внешне он был спокоен. На самом же деле в нем происходила напряженная работа мысли. То, что вначале представлялось смутным, приобретало законченные формы. Сами по себе находились нужные слова. Письмо получалось таким, каким должно быть, — кратким, точным по мысли и весьма доказательным.

Тимофей заторопился домой. Он старался не думать о предстоящем объяснении с Еленой. От нее ведь не утаишь случившееся. Но то, что произошло с ним, может окончательно ее надломить. Этого Тимофей боялся пуще всего.

Елена встретила его выжидающим взглядом. В нем таилась тревога.

— Страшного ничего нет, — поспешил заверить Тимофей.

— Обошлось? — недоверчиво глянула на него.

— Не совсем... В партии оставили, — медленно проговорил Тимофей. — Выговор записали. А от работы отстранили.

— Ну и ладно. Ну и хорошо.

Тимофей не поверил своим ушам. Он собирался успокаивать Елену, тревожился, сумеет ли развеять ее страх. А у его подруги хватило сил достойно встретить обрушившееся на них несчастье.

— Буду писать в Москву, — сказал Тимофей, рассчитывая хоть немного смягчить неприятное сообщение.

Елена вздрогнула, освободилась из его рук, отчужденно промолвила:

— Я тоже писала в наркомпрос. О бригадном методе обучения. А чем кончилось?

Тимофей помнит, чем это кончилось. Елене сделали серьезное внушение, обвинив в том, что она безнадежно отстала от веяний времени. Ей без обиняков сказали, что за такие взгляды по меньшей мере прибегают к оргвыводам и не делают этого лишь потому, что знают ее в прошлом как исполнительного, надежного работника.

Елена прижалась к нему, заговорила, взволнованно, бессвязно:

— Не надо. Не надо писать, Тимоша. Жили мы тихо, спокойно. Ушел с паровоза — все беды начались. Пусть так останется. Слышишь? Как бюро решило, пусть так и будет.

— Пойми же ты! Люди могут безвинно пострадать. Коммунисты, товарищи наши! Не о себе хлопочу.

— Тем более, — словно в каком-то ослеплении подхватила Елена. — Зачем оно тебе? Одни неприятности. Я уже устала, слышишь? Устала. Оставили в партии — и хорошо, и на том спасибо...

Она говорила, а сама чувствовала, как все отчужденнее становится Тимофей. Отстранилась, увидела его взгляд — холодный, презрительный. Увидела нахмуренные брови, упрямые губы, подергивающиеся крылья носа.

— И это говоришь ты?! — Тимофей задохнулся от возмущения, — ы что предлагаешь?!

Елена вспыхнула.

— Не смей разговаривать со мной таким тоном!

— Ей тон не нравится! — возмутился Тимофей. — А то, на что толкаешь, нравится?

Елена побледнела.

— А мне нет! — запальчиво продолжал Тимофей. — Не так воспитан.

— Оно и видно, — отчаянно кинула Елена. — Какое уж там воспитание!

— Ну да. Правилам хорошего тона не обучались.

— И напрасно. Тебе не помешало бы.

За все время их совместной жизни это было первое серьезное столкновение. Они говорили колкости, наносили друг другу обиды, даже не замечая этого.

— К черту! — кричал Тимофей. — К черту обывательщину!

Что-то жестокое, как у всех Пыжовых, проглядывало во всем его облике. Елену испугала необузданность Тимофея, злость, с какой он обрушился на нее. Но она лучше владела собой, в ней больше было благоразумия. Она поняла: надо уступить, чтобы прекратилась эта унизительная, оскорбляющая их перепалка, иначе произойдет ужасное, непоправимое.

— Хорошо, — сказала она. — Я понимаю. После всего, что случилось с тобой, очевидно, нужна была разрядка. И я рада: хоть в этом сослужила тебе.