Гагарин. Человек и легенда

Начинаются всевозможные вибрации, слышится пронзительный вой, грохот, низкий рокот. Гагарин знал, что в какой-то момент оторвался от земли, но когда это случилось, он так и не понял: это мгновение могли точно определить лишь электрические контакты раздвигающихся ферм пусковой башни. Четыре мощных захвата отошли от боков ракеты синхронно, не отставая друг от друга даже на сотую долю секунды. Гагарин неподвижно лежит в кресле, он напряг все мышцы. В любую секунду что-нибудь может произойти с двигателем, и тогда крышка люка над его головой отлетит, и система катапультирования выбросит космонавта в утреннее небо, точно пулю. Этот «спасительный» выброс может его убить; сломать позвоночник; переломить шею, словно цыпленку. Краем люка ему может оторвать ноги. И ко всему надо быть готовым…

Перегрузки нарастают. Пока никакого аварийного катапультирования… Сам он этого не помнил, но ему сказали, что при взлете он крикнул: «Поехали!» Официально одобренный рассказ Гагарина о старте из «Дороги в космос» ясно показывает его потрясение и восторг:

Я услышал свист и все нарастающий гул, почувствовал, как гигантский корабль задрожал всем своим корпусом и медленно, очень медленно оторвался от стартового устройства. Гул был не сильнее того, который слышишь в кабине реактивного самолета, но в нем было множество новых музыкальных оттенков и тембров, не записанных ни одним композитором на ноты и которые, видимо, не сможет пока воспроизвести никакой музыкальный инструмент, ни один человеческий голос 2.

— Время — 70[12].

— Понял вас, 70. Самочувствие отличное, продолжаю полет, растут перегрузки, все хорошо.

— 100. Как себя чувствуете?

— Самочувствие хорошее. Как у вас?..

Прошло две минуты с начала полета, и Гагарин стал замечать, что в радиомикрофон говорить трудновато. Перегрузки давили на его лицевые мышцы, «но это было не так уж тяжело. На МиГе при крутых виражах нагрузка была почти такая же», вспоминал он позже. Странно было, когда вдруг его приподняло и резко бросило вперед (удержали ремни). Мощная дрожь корабля показала ему, что четыре боковых стартовых двигателя Р-7 отделяются. «Семерка» приостановила набор скорости, словно переводя дыхание перед финальным спуртом. Затем заработала вторая ступень, и ощущение огромной тяжести вернулось.

Через три минуты после старта головной обтекатель отстрелял свои пиротехнические заряды, отделяясь и обнажая шар. Гагарин мельком увидел в иллюминаторы темно-синее небо: он уже находился на большой высоте. Теперь его стала немного раздражать яркость лампы, дававшей освещение для телевизионных камер. Из-за этого он щурился, когда определенным образом наклонял голову, например, пытаясь посмотреть в иллюминатор.

Пять минут в небе. Еще один толчок: отделилась отработавшая вторая ступень. Сложная аппаратура ценой в миллионы рублей была без всякого сожаления выброшена, точно использованная спичка. Дальше «Восток» поднимался на орбиту лишь на верхней ступени, с одним-единственным маленьким ракетным двигателем. Через девять минут после того, как он покинул площадку, Гагарин оказался на орбите. Вибрации прекратились, но сказать, что наступила полная тишина, было нельзя. Лишь те, кто никогда не поднимался на орбиту, имеют привычку описывать «необычное безмолвие открытого космоса». В корабле стоял шум от кондиционеров, вентиляторов, насосов, клапанов системы жизнеобеспечения, и еще больше вентиляторов таилось за пультами управления, они должны были охлаждать электрические цепи. Так или иначе, уши Гагарина все равно закрывали наушники, шипевшие и потрескивавшие собственными статическими разрядами, а кроме того, в них постоянно доносились требования руководства полетом: от космонавта ждали новостей. «Наступила невесомость, — рассказывал он. — Чувство невесомости переносится хорошо, приятно».