Гай Мэннеринг

Глоссин замолчал. От ужаса холодный пот выступил у него на лбу, в то время как суровое лицо сидевшего напротив него моряка оставалось невозмутимым. Хаттерайк с прежним спокойствием жевал табак и сплевывал в камин.

«Кончено теперь, – думал Глоссин. – Если только объявится наследник, то всему конец, и во что тогда выльется все мое попустительство этим контрабандистам?

Да, но времени совсем мало, и надо что-то делать».

– Слушайте, Хаттерайк, освободить вас я не могу, но я вас в такое место определю, что вы сами на свободу вырветесь; я рад-радехонек буду приятелю помочь. Я запру вас на ночь в старом замке, а охране всей дам по двойной порции грога. Мак-Гаффог попадется в свою же ловушку.

В «крепкой» комнате, как они ее называют, решетки все уж поразвалились, до земли оттуда футов двенадцать, не больше, а снег глубокий.

– А с браслетами как же? – спросил Хаттерайк, глядя на кандалы.

– А вот как, – сказал Глоссин, подошел к ящику с инструментом, достал оттуда маленький напильник и протянул ему. – Вот это вас выручит, а дорогу по лестнице к морю вы знаете.

Хаттерайк радостно потряс своими цепями, как будто был уже на свободе, и попытался протянуть своему покровителю закованную в цепи руку. Глоссин приложил палец к губам, осторожно поглядывая на дверь, и продолжал свои наставления:

– Когда вы уйдете, лучше всего вам укрыться в Дернклю.

– Donner! Это место уже завалили.

– Вот черт! Ну, если так, можете взять мою лодку там вон, на берегу, и ступайте себе. Только на Уорохском мысу вам придется меня подождать.

– На Уорохском мысу? – пробормотал Хаттерайк, и лицо его снова помрачнело. – В пещере, что ли? Нельзя ли где в другом месте: es spuckt da168, все говорят, что он там ходит. Только, Donner und Blitzen, я никогда его живого не боялся, так что он мне теперь мертвый-то сделает? Strafe mich Helle169! Нет, Дирк Хаттерайк никогда не боялся ни черта, ни дьявола. Значит, мне вас поджидать там?

– Ну да, – ответил Глоссин, – а сейчас я пойду позову людей.

– Ничего у меня не получается, Мак-Гаффог, с этим капитаном Янсопом, как он себя именует, а сегодня поздно уже его в тюрьму везти. Не найдется ли надежной комнаты там, в старом замке?

– Да, конечно, есть; мой дядя, констебль, еще при жизни старика Элленгауэна как-то трое суток одного арестованного там держал. Но и пыли же там теперь набралось, дело-то его ведь в суде еще до пятнадцатого года разбиралось!

– Ну, не беда, этому ведь долго там сидеть не придется, надо только до следующего допроса где-то подержать.

Рядом есть маленькая каморка; вы можете там себе огонь

168 Там место нечистое (нем.).

169 Да накажет меня ад! (нем., диал.).

разложить, а я туда еще пришлю кое-чего, чтобы ночью вам не скучно было. Только дверь хорошенько заприте, и пусть у него там тоже огонь разведут, время сейчас холодное. Может назавтра он и образумится.

Отдав все эти распоряжения и щедро снабдив стражников едой и выпивкой, судья отправил всех в старый замок; он был совершенно уверен, что ночью они ни сторожить, ни молиться не будут.

Но зато самому Глоссину в эту ночь не спалось. Опасность нависла над ним. Козни, которые он строил людям в течение всей своей преступной жизни, обернулись сейчас против него самого, и все его замыслы рушились. Он улегся в постель, но понапрасну только ворочался с боку на бок. Наконец он все же уснул. И ему тут же привиделся покойный Элленгауэн таким, каким он видел его в последний раз, со смертельной бледностью на лице, а потом он же, только молодой и полный сил, выгонял его, Глоссина, из своего родового гнезда. Потом ему снилось, что он долго бродил по диким болотам и наконец добрался до постоялого двора; слышно было, что там идет пирушка. И, войдя в дом, он сразу же натолкнулся на Фрэнка Кеннеди; тот был весь искалеченный и окровавленный, такой, каким

Глоссин оставил его на берегу под Уорохской скалой, но в руке он держал чашу с пенистым пуншем. Потом вдруг

Глоссин очутился в тюрьме и услышал, как Дирк Хаттерайк, будто бы уже приговоренный к смерти, исповедовался перед священником. «После того как это кровавое дело свершилось, – говорил он, – мы укрылись в пещере среди скал.

Об этой пещере знал только один-единственный человек. Там мы толковали о том, что делать с ребенком, и думали отдать его цыганам, как вдруг услыхали, что в лесу перекликается посланная за нами погоня. И тут кто-то пробрался в нашу пещеру: это был тот самый единственный человек, который о ней знал. Тогда мы отдали ему половину того, что спасли с корабля, и заставили его действовать заодно с нами. По его совету мы увезли ребенка в Голландию на судне, которое на следующую ночь пришло за нами. Этого человека звали. .» –

«Нет, это не я, меня там не было!» – уже чуть ли не вслух проговорил Глоссин и, всеми силами стараясь убедить кого-то в своей невиновности, проснулся.