Гай Мэннеринг

– Тише, тише! Говорят же тебе, все будем вместе делать.

– И все пополам поделим.

184 Гром и дьявол! (нем.).

– Как, поместье пополам? Ты что же, хочешь поселиться со мною в Элленгауэне и разделить со мной баронство?

– Sturmwetter, нет! Но ты мог бы мне просто половину отдать деньгами. С тобой вместе жить? Nein. Я свой особнячок заведу где-нибудь в Мидлбурге, с цветником в саду, как у бургомистра какого.

– И деревянного льва у двери поставишь, а в саду –

раскрашенную фигуру часового с трубкой в зубах!. Но послушай, Хаттерайк, к чему тебе все тюльпаны, и цветники, и загородные дома где-то в Голландии, когда здесь, в

Шотландии, тебя повесят?

Хаттерайк помрачнел:

– Der Deyvil! Повесят?

– Да, повесят, meinheer185 капитан. Сам дьявол не спасет Дирка Хаттерайка от виселицы, если элленгауэнское отродье здесь водворится и если наш бравый капитан зашьется здесь со своими торговыми делами! А как теперь уже поговаривают о мире, то, может быть, и высокочтимой

Голландии захочется тогда своим новым союзникам угодить. Боюсь, как бы она тогда не выдала им нашего капитана, хоть она ему и родиной доводится.

– Potz Hagel, Blitzen und Donner186! Да, может быть, ты и прав.

– Только ты не думай, что я... – сказал Глоссин, видя, что слова его произвели нужное впечатление, – что я ничем тебя не отблагодарю, – и он сунул Хаттерайку в руку

185 Сударь (искаж, нем.).

186 Град, молния и гром! (нем.).

крупную ассигнацию. Тот принял ее совершенно равнодушно.

– Так это все? – спросил капитан. – А ты сам получил тогда половину всего груза за то лишь, чтобы не мешал нам дела делать; да мы еще вдобавок и твоим делом занялись.

– Друг мой, ты об одном позабыл: теперь ты все свое добро назад получишь.

– Да, если все мы себе шею на этом не свернем. Это мы могли бы как-нибудь и без тебя обделать.

– Сомневаюсь, капитан Хаттерайк, – сухо сказал

Глоссин. – Там таможню человек двенадцать солдат караулит, и вот если мы договоримся, так это уж мое дело будет их оттуда убрать. Ладно, ладно, я в долгу не останусь, но надо же и совесть знать.

– Ax, strafe mich der Deyfel187! Ты меня в конце концов из терпения выведешь! Ты и грабишь и убиваешь, и хочешь, чтобы я тоже убивал и грабил; ты не в первый раз берешься за нечистые дела, как ты их называешь, и вдруг, Hagel und Windsturm188, у тебя хватает еще духу говорить о совести! Что, ты больше ничего не можешь придумать, чтобы от этого несчастного мальчонки избавиться?

– Нет, meinheer, но раз я его тебе поручаю… то...

– Ах, мне поручаешь, это чтобы порох и пуля о нем позаботились! Ну что же, чему быть, того не миновать, но ты-то хорошо понимаешь, чем это все кончится.

– Знаешь, любезный, по-моему, прибегать к жестокости здесь совсем ни к чему, – ответил Глоссин.

187 Пусть черт меня накажет! (нем., диал.).

188 Град и буря! (нем.).

– К жестокости! – сказал Дирк с каким-то стоном в голосе. – Поспал бы ты тут в пещере да видел бы ты все, что мне здесь привиделось, когда я на этой вот морской траве всю ночь ворочался и уснуть не мог! Он ведь, проклятый, снова приходил, и с переломанным хребтом, и руки и ноги растопырены, как тогда, когда я на него камень свернул.

Ха-ха-ха! Да я головой поручусь, что он там вон, где ты сейчас стоишь, в судорогах, как раздавленная лягушка, корчился, потом. .

– И с чего это ты, друг, об этом заговорил, – прервал его

Глоссин, – или ты сам мокрой курицей стал? Ну, раз так, то наша песенка спета, и твоя и моя.

– Я мокрой курицей? Нет, я свой век прожил не для того, чтобы теперь кого-нибудь испугаться, будь он хоть черт, хоть человек.

– Ну, раз так, выпей еще глоток: ты, видно, еще не отогрелся. А теперь скажи, из прежних твоих ребят кто-нибудь есть здесь?

– Nein, все мертвы, убиты, повешены; все пошли кто ко дну, кто к черту. Браун последний был. Никого теперь в живых нет, один только цыган Габриель, да и тот, если его подмазать, уберется отсюда; но он и так молчать будет, это ему на руку. Старуха Мэг, его тетка, не допустит, чтобы он проговорился.

– Какая Мэг?

– Мэг Меррилиз, цыганка, ведьма старая.

– А что, она жива еще?

– Жива.

– И она здесь?

– Здесь. Она тут недавно в Дернклю была, когда Ванбест Браун там кончался, и с ней было двое моих ребят да еще какие-то цыгане несчастные.

– Вот еще новая загвоздка, капитан! А как ты думаешь, она не продаст нас?

– Ну, она-то поклялась семгой189, что, если мы ничего дурного мальчишке не сделаем, она насчет истории с

Кеннеди ни словом не обмолвится. И видишь, хоть я ее тогда сгоряча и ножом полоснул, и руку ей поранил, и долго ее потом в тюрьме держали там у вас, der Deyvil, –

старая Мэг Меррилиз была тверда как сталь.

– Да, это верно, – ответил Глоссин. – А все-таки, если бы ее переправить хотя бы в Зеландию, или в Гамбург, или еще там куда-нибудь, дело было бы лучше.

Хаттерайк быстро вскочил и оглядел Глоссина с головы до ног.