Гайдук Станко

— Да так, беседовали… Оказывается, он хороший человек! Ей-богу, он хороший человек, а я-то думал…

— Что? — прервал его священник, насупив брови.

— Разговаривает с тобой, брат, о том о сем… Со мной вот говорил о тебе и о Йове.

— Что же он говорил?

— Говорит, у нас хороший священник. Прекрасный человек! Он еще на своем веку не видел такого священника! И кмет тоже! «Не знаешь ты, Иван, говорит, как мне понравились эти два человека. Благодаря им так хорошо в Черном Омуте. Умные они люди, и все тут!»

Кмет по лицу священника понял; что ему не по душе речи Ивана. Он хотел было что-то сказать, но взгляд священника остановил его.

Иван, не жалея похвал и вознося Грушу до небес, пересказал весь свой разговор с ним.

— Прекрасный человек! Преприятнейший! И Маринко тоже. Ты же знаешь, как мы всегда его ругали. А субаша так его хвалит! Правда, говорит, с ленцой, но хороший, честный человек. И все мы здесь, говорит, в Черном Омуте, прекрасные люди… Только вот об Алексе плохо отзывается, не любит его. Даже и слышать о нем не хочет.

— Послушай-ка, Иван, — вскипел священник, — ты только за этим меня звал?

— Да я… Зачем же, брат, понапрасну чураться человека? Ежели б он был такой, как… те, что заводят всякий разлад, я бы первый от него отвернулся. Но он хороший человек! Говорил мне даже, как ему хочется женить Лазаря. Я только диву давался: «Он, говорит, хороший хозяин! Ты бы, говорит, это так оставил, а он готов умереть за свое!» Бог мне свидетель, он так любит Лазаря, словно он ему сын родной.

Священник и кмет молчали.

— Знаете что?

— Что? — спросил кмет.

— Помиритесь с ним.

— А мы не ссорились, — сухо сказал священник.

— Знаю. Но он слышал…

— Что слышал?

— Что вы поносите его.

— А кто ему донес?

— Не знаю, только он очень печалится. Он любит вас и хотел бы жить с вами в мире и дружбе.

Священник посмотрел на Ивана.

— Не ты ли сболтнул ему, что мы его ненавидим?

Иван вздрогнул.

— Господь с тобой, отче! Перекрестись! Как я могу сказать ему такое? — солгал Иван, испугавшись взгляда священника.

— Кто, кроме тебя, мог ему сказать? — серьезно спросил священник.

— Неужели ж я? — возмутился Иван, чувствуя в глубине души стыд, ибо именно он проболтался об этом субаше. — Ладно, оставим это: он хороший человек…

— «Хороший, хороший»! Разумеется, хороший, только для турок. А нам с ним не по пути! Запомни-ка ты, Иван! Пусть хоть весь Черный Омут, все мои друзья лижутся с ним, сколько их душе угодно, а я не стану! Я не жду от турок добра. Даже своим глазам не поверил бы. Решил бы, что на старости лет слаб глазами стал, обманывают они меня. А сейчас раз ты взялся передать мне поручение Груши, то передай и ему мое. До свидания!

— Садись, отче! Садись, Йова! — кричал Иван, потому что священник и кмет уже встали, собираясь уходить.

— Зачем мы тебе? Мы уже закончили разговор, ради которого ты нас звал! — отрезал кмет.

— Я звал вас не за тем! Это только так, к слову. Я звал вас по другому делу. Хочу высватать для Лазаря дочку Севича. Садитесь, люди! Какие вы, право, гневливые!.. Я ничего плохого не думал.

В эту минуту пришел посыльный Сима.

— Отче, тебя зовут прочесть молитву.

— Ладно, иду. До свидания, Иван.

— Посиди немного.

Но священник ушел.

Иван стал уговаривать кмета побыть еще немного, но тот тоже поспешил распрощаться.

Иван остался один. Ему было стыдно, что он выдал турку священника и кмета. До той самой минуты, пока не заговорил священник, он думал, что делает доброе дело. А теперь все представлялось ему совсем в ином свете. И, схватившись за косичку, он вскрикнул:

— Старый дурак! Жизнь прожил, а ума не нажил!

Все его хорошее настроение как рукой сняло, на сердце легла такая тяжесть, словно его придавила скала.

Священник и кмет шли молча. Алекса все стоял у своего дома; с его расплетенных волос стекала вода.

— Этот никогда бы так не поступил. Его уста никогда бы не выдали тайну. А мы с ним так обошлись… — как бы про себя сказал священник, но все же достаточно громко, чтоб кмет слышал его.

УПРЯМСТВО

Странные мысли охватили Ивана. С одной стороны, он стыдился своего поступка, с другой — его брала досада, что не выполнил данного турку обещания.

Ни о каком обмане Иван и не помышлял. Он не то чтобы боялся Груши, отнюдь нет, просто ему не хотелось упасть в глазах турка, который, как он заметил, думает о нем слишком хорошо.

И вот тебе на! Одно слово священника все испортило.

«Какая муха его укусила? — размышлял Иван. — Я считал его умным человеком, а он вон какой! Даже разговаривать не желает. А ведь если б он выслушал меня, то понял бы, какой Груша хороший человек и как дороги ему наше благополучие и согласие. Но он о турке и слушать не хочет!»

Ивану было жаль священника. Такой человек, как Груша, сумел бы войти к нему в дружбу. А вдвоем они могли бы творить в Черном Омуте добро. Если же между ними вспыхнет война, то хорошего тут не жди.

— Почему он такой? — воскликнул Иван вслух. — И кмет туда же! Теперь с ним труднее разговаривать, чем со священником. Как он поглядел на меня, когда я попросил его остаться! Глаза его словно говорили: «К туркам переметнулся!»