Гайдук Станко

— Хорошо, хорошо, — шутливо заметил Алекса. — Отпусти, по крайней мере, ее руку.

Елица как ошпаренная выдернула руку и бросилась в дом, а Станко от стыда так и застыл на месте.

— Э-хе-хе! Хорошо, хорошо. Иди-ка ты в дом! — И Алекса потрепал сына по плечу.

Все пошли в дом.

— Мы вчера вечером тебя ждали, — сказал отец. — И священник был у нас. От Верблюда знаем, что ты жив и здоров. Ведь мы так беспокоились!

Сели у очага. Петра не могла наглядеться на своего совсем уже взрослого сына.

— Расскажи нам, как там было, — попросил Алекса.

— Погоди, дай мне на него досыта наглядеться! — с упреком сказала Петра.

— Одно другому не мешает… Смотри себе на здоровье, а он пусть рассказывает.

И Станко начал подробно и пространно описывать мишарский бой.

Только он вошел в раж, как явились священник с Йованом Юришичем.

— Сидим вот, слушаем Станко, — сообщил Алекса после того, как они поздоровались со всеми. — Ну и жестокий был бой! Геройски гибли люди.

— Да, геройски, — подтвердил Станко.

И ему пришлось начать все сызнова. Священник и Йован слушали его затаив дыхание.

— А что стряслось с Лукой? — спросил отец Милое. — Он погиб?

— Кто? Воевода Лука? Смерть его не берет! — ответил Станко. — Он еще даст туркам жару! Правда, прошел слух, что воевода Лука погиб. Я сам видел, как плакал Чупич. Говорят, Карагеоргий тоже не удержался от слез. Все оплакивали его. Так-то! А он под вечер вышел из лесу, укутанный, как турчанка, и прямо к Карагеоргию.

— А почему его так обмотали? — спросил Йова Юришич.

— Изрешетили его турецкие пули. Тринадцать ран нанесли ему враги!

— Тринадцать?

— Да, тринадцать, но ему все нипочем. Послал его Карагеоргий залечивать раны в Орашачку Аду. И следов от них не осталось.

Станко охотно рассказывал обо всем, что интересовало стариков. Разговор затянулся до обеда.

Накрыли на стол. Священник и Йова поднялись.

— Отобедайте с нами, — попросил их Алекса.

— Нет, сегодня у нас тоже праздник, — отказался священник.

— Завтра уж, — с улыбкой прибавил Йова.

— Ладно, завтра, — согласился Алекса.

Станко попросил отца объяснить, что означают их улыбки.

Гости ушли. Семья села обедать.

Уже под вечер Станко встал из-за стола и пошел прогуляться по саду. В загоне Елица доила коров. Он подошел к ней.

— Доишь?

— Да, — ответила она, отнимая теленка.

— Подержать его? — спросил Станко лишь для того, чтоб как-то начать разговор.

— Подержи.

Он взял теленка за уши и присел на корточки возле нее.

Елица начала доить, и он залюбовался ею. Ему, прошедшему через столько испытаний, легче было начать самый жестокий бой, чем разговор с Елицей. Язык не слушался его.

— Как живешь? — спросил он, лишь бы не молчать.

— Вот…

— Ты скучала по мне?

Она взглянула на него огромными глазами, как бы говорившими: «Зачем спрашиваешь?»

— А я скучал, как дитя по матери!

Девушка доила… Молоко стекало в подойник.

— Столько лет мы путем не перемолвились ни словом, а ты молчишь, когда я тебя спрашиваю!

— А что говорить?

— Ну… вот… — начал он. — Скучала ли ты по мне?

— Зачем спрашиваешь?! Сам знаешь!

— Мало ли, что знаю. Я хочу услышать это из твоих уст. Мы так давно не разговаривали! Шесть лет ты была моей мечтой. Я думал только о тебе… И хочу, чтоб ты сама мне сказала. Скучала по мне?

— Да.

— Очень?

— Как травка по росе. Кабы я тебя не любила, то не пришла бы в твой дом. Сам знаешь, как смотрят у нас на беглую девушку.

Станко был на вершине блаженства.

— Тебя здесь никто не обижал?

— Нет. Меня любят все, от отца до меньшого ребенка. Здесь я нашла то, чего не имела в своей семье…

Елица взяла подойник и пошла в дом.

Наступила ночь. На безоблачном небе, точно росинки на молодой зеленой травке, блещут звезды.

Станко поджидал Елицу в саду.

При каждом шорохе он вздрагивал и вглядывался в темноту.

Наконец в доме все стихло…

Вот и она. Станко издали увидел Елицу и кинулся ей навстречу.

— Как долго! — нетерпеливо воскликнул Станко.

— Пришлось подождать, пока все улягутся.

— Я не на тебя сержусь, а на них. Сядем.

Станко взял ее за руку и повел в глубь сада. Там они сели. Трава была мокрая от росы, но они не обращали на это внимания.

Станко придвинулся к Елице и обвил ее стан своей сильной рукой, но она гневным движением оттолкнула его руку.

— Что с тобой? — удивился Станко.

Она вскочила на ноги.

— Ничего… Не трогай меня!

— Разве я никогда не обнимал тебя?!

— Обнимал… но… сейчас не надо!

— Хорошо! — сказал Станко недовольным тоном и опустил голову.

Удивительный покой разлит вокруг. Ни ветерка. На небе сонно мигают звезды.

Елице стало не по себе. Она вовсе не хотела ссоры.

— Что с тобой? — спросила она, заметив на глазах Станко слезы. — Ты сердишься? Напрасно! Я не хотела тебя обидеть.

Елица помолчала, ожидая ответа. Но Станко безмолвствовал, и тогда она еще раз попросила его:

— Не надо… Не сердись…

— Значит, мне и обнять тебя нельзя?

— Можешь… только не сейчас. Не смотри на меня с укором! Я любила только тебя, тебя одного! Ради тебя я забыла отчий дом, примирилась с проклятием родителей, потому что с тобой и проклятая я буду счастливее, чем с ним благословленная.