Гайдук Станко

— Не спеши казнить, дай выговорить! Пусть Станко сам рассудит, прав я или нет! Его мать, царствие ей небесное, пожила на свете. Ни один из нас не доживет до ее лет! Обзавелась домком, вырастила детей, после нее есть кому славить славу, умерла на руках детей, окруженная негой и заботой. Что еще надо человеку? Можно ли желать более прекрасной смерти, если она вообще бывает прекрасна?!

— Ты прав! — согласился с ним Станко.

— А как кончит Станко? И как все мы кончим? Будет ли кому ухаживать за нами? Гей, братья мои! Может, я и не в своем уме, но в глубине души чувствую, что дело говорю. Послушайте меня и не раскаетесь. Кто знает, что готовит нам день или ночь. Сейчас у нас льется вино, а может статься, через минуту будем проливать свою кровь. Потому я и хочу, чтоб все веселились. Ведь веселых минут так мало! Над нами сгустились тучи, но я вижу клочок ясного неба. А я люблю ясное небо! Станко, ты любишь ясное небо?

— Так, Заврзан! Ты прав! В любую минуту можем мы закрыть глаза. Братья! Так давайте веселиться! — вдохновенно воскликнул Станко.

И начались песни и веселье.

1813 ГОД

Так проходили дни. Это были дни молодецкого отдыха, временами прерываемого короткими стычками. Однажды сидели Станко и Зека перед избушкой. Жизнь вокруг них била ключом — все шутили и смеялись до упаду. Зека был в отличном настроении. Только Станко вот уже который день грустил.

— Что с тобой, побратим? — спросил его Зека.

— И сам не знаю. Только на душе у меня так, будто я кого похоронил.

— Отведи душу, человек!

— Я бы не прочь, да не выходит.

— Почему?

— Не умею я объяснить. Взяла меня тоска с того дня, как я услышал плач и стоны. И спать стал плохо. Только закрою глаза, как слышу плач и вижу сгорбленных стариков и старух, собирающих вокруг себя детей, как наседка своих цыплят. Снятся мне возведенные к небу глаза, озабоченные морщинистые лица. Эти люди уж не ждут ничего ни от бога, ни от неба.

— Не говори так, побратим!

— Я б не говорил, кабы не извела меня кручина. Так бы и разревелся, только перед людьми совестно! Ты знаешь, я не из тех, кто льет слезы. Ты видел, как я ломил турок. Так знай же, что по мне лучше самая жестокая битва: лучше сразиться с врагом, чем побывать в лагере беженцев!

— Но что мы можем сделать сейчас?

— Оттого-то меня гложет тоска.

— Лес рубят — щепки летят. Когда поднимается каждая былинка, как мы поднялись против турок, то нельзя оглядываться назад. Знаешь прибаутку, как одному сказали, чтоб шел без оглядки, потому что иначе окаменеет?

— Знаю.

— Тогда не оглядывайся. Ежели есть у тебя другие заботы, то давай вместе поразмыслим, а об этом забудь.

— Есть.

— Какие?

— Я хочу, чтоб наши люди построили в убежищах такие же избушки, чтоб у всех была защита от непогоды.

— Теперь ты говоришь дело. Это мы сделаем, сейчас же. — И крикнул: — Во́йко!

Войко, поглощенный рассказом Заврзана, вздрогнул от неожиданности.

— Слышу, булюбаша!

— Отбери себе людей сколько надо и ступай в Дренову Греду. Построишь там такие же избушки, как здесь.

Суреп встал:

— Погоди, Зека.

— Что?

— Избушки не надо… Их видно. Нам это подходит. Мы ведь всегда готовы оказать туркам достойную встречу. Но там будут старые да малые, а потому лучше построить для них землянки…

— Как ты думаешь? — спросил Зека Станко.

— Ну… ладно.

— Правильно, правильно, землянки! Избушки, они, конечно, удобней, но в теперешние времена разумнее строить землянки, — вступился Заврзан.

— Тогда землянки! — решил Зека.

— Там уже все готово. Надо их только получше покрыть. Войко в таких делах собаку съел, — заметил Суреп.

— Сделаю, не беспокойся! — сказал Войко.

— Тогда бери помощников и ступай.

Войко отобрал себе десять человек и двинулся в Дренову Греду.

* * *

Однако ясные дни стояли недолго. На сербском горизонте громоздились черные тучи, сверкали молнии и гремели громы.

Слухи приходили самые безрадостные. Приятных вестей больше не было. Понурились гайдуки, словно смерть коснулась их своей острой косой. Заврзан и тот приуныл. Не стало его веселых шуток, подобных резвым мотылькам: все ушло, все потонуло в каком-то недобром предчувствии.

Зека и Станко редко бывали в Парашнице. То они отправлялись к Чупичу, то к Смиляничу, то к Срдану и Катичу. Говорили шепотом. Все были удручены и озабочены.

Воевода Чупич приказал кметам увести старых и малых в убежища. Опять ожила Дренова Греда.

Опустели дивные села. Домишки стояли хмурые и печальные.

Решили построить укрепление на Прудах, возле брода, которым турки пользовались чаще всего.

Общими усилиями построили редут. То же самое сделал Зека в Парашнице. Но Чупич считал, что место для укреплений выбрано неудачно.

На первом же совете он высказал свое мнение.

— Как же быть? — спросили все, кто был там.

Помолчав немного, Чупич сказал: