Гайдук Станко

День будто украли — никто не заметил, как он пролетел. Опустилась темная ночь. Из-за черных туч и ветра она казалась особенно мрачной и зловещей.

Но раненые спали так сладко и спокойно, словно все вокруг них были довольны и счастливы.

Ночную тишину временами нарушали тяжкие вздохи, вырывавшиеся из груди несчастной матери.

ЯСНЫЕ ДНИ

Прошло несколько дней. Раненым было уже намного лучше. Их часто навещали Зека, Ногич и другие. Придут, посидят, поговорят о том о сем и снова уходят к себе в Парашницу. Один Суреп был при них неотлучно. Он решил во что бы то ни стало поставить их на ноги. Бабка Стойя приготовляла снадобья, а ухаживали за ранеными Петра, Елица и другие женщины из дома Станко.

Между тем в Мачве было спокойно. Турки притихли — казалось, им уже не до боев и ратной славы.

Как-то раз Станко спросил Зеку:

— Что сейчас делаете?

— Ничего.

— Как это — ничего?

— А так. Валяемся целыми днями. Даже духом турецким не пахнет! Катич изредка, как говорит Заврзан, устраивает потеху, переходит Дрину и отбирает деньги у сборщиков податей. Вот и все.

— И турки молчат?

— Молчат. Намедни Иванко ходил в Сараево. Ни у кого, говорит, и на уме нет собираться в поход. К тому же зима на носу.

— Потому ты и хотел, чтоб люди разошлись по домам?

— Видишь, побратим, в скором времени набегов не будет. Так чего ради им терпеть голод и холод?

— Я тоже думаю, что можно вернуться, — сказал Суреп.

— Посоветуемся с воеводой, — заключил Зека.

— Посоветуйся.

Но люди не ждали особых распоряжений. Семьи одна за другой покидали лагерь, и над мирными домами опять закурился дымок…

Станко тоже решил вернуться домой. Здоровье его настолько улучшилось, что он уже вставал с постели. Рана заживала, чувствовал он себя хорошо и спал крепко; от лихорадки не осталось и следа.

Заврзан был совсем здоров. Он уже веселился и балагурил, как и прежде. Целыми днями подшучивал он над Сурепом, который от души радовался выздоровлению товарищей и потому нисколько на него не сердился.

Как-то утром он сказал Станко:

— Мне надо поговорить с тобой.

— О чем?

— Мне, брат, надоело здесь. Пойду-ка я в Парашницу.

— А я? Я останусь один?

— Ты не один! Вот…

— Знаю, что ты хочешь сказать, — прервал его Станко. — Разве мой удел вздыхать да плакать с женщинами? Разве не нужны мне мужская компания и мужской разговор?

— Станко прав! — вмешался Суреп. — Мы не можем его оставить! Но мы можем сделать другое.

— Что? — заинтересовался Заврзан.

— Отправиться в Черный Омут. Там всем нам будет лучше.

— Я сам подумывал об этом, — обрадовался Станко. — Мне тоже здесь осточертело. Легче вынести три раны, чем пожить хоть немного в этом аду!

И они порешили вернуться домой.

* * *

Люди часто не ценят того, что имеют. Лишь наскитавшись по белу свету, человек начинает понимать, какое это великое благо — иметь свой угол.

Точно добрый старый друг, приветствует тебя высокая стреха и труба с колпаком. Они представляются тебе живыми существами, которые улыбаются тебе и до слез радуются твоему возвращению.

Бедная Петра! Забыв свои хвори и недуги, она из последних сил бодрствовала у постели милого раненого. И ей самой и другим казалось, что она еще достаточно крепка и вынослива.

Но, ступив в свой дом, который построила вместе с покойным мужем, увидев прилегающие к нему большие и малые строения, свои уголки и закутки, всех своих детей, она вдруг как-то сразу сникла. Силы, которые пробуждаются в человеке в последние дни его жизни, когда организм борется со смертью, вдруг оставили ее.

Она ощущала слабость в каждой жилке, чувствовала, как опускаются ее веки, и слышала зов сырой земли.

Она таяла как свеча.

Домашние в слезах стояли у ее постели.

Старушка дышала тяжело и прерывисто, но была еще в полном сознании. Вот она открыла глаза и прошептала:

— О создатель, как ты добр! Привел умереть под родным кровом!

Веки ее сомкнулись.

— Свечу! — крикнул Крстивой.

Елица протянула ему зажженную свечу, и он вложил ее в руку матери. Душа ее уже покинула бренное тело.

И начались причитания.

* * *

На десятый день после похорон Станко опоясался оружием и отправился к своему побратиму.

Чем ближе подходил он к Парашнице, тем сильнее колотилось у него сердце. И не удивительно: столько времени не видел он своей дружины, не шутил шутки молодецкие!

Товарищи встретили его как воеводу. Возвращение Станко было для них настоящим праздником. Каждому хотелось побыть с ним рядом и поцеловать его. И Станко целовался со всеми подряд.

— Как дела?

— Хорошо.

Станко поглядел на избушки, словно сложенные из головок сыра.

— А вы тут построились?

— Построились! — сказал Зека.

— Кто ж все это возвел?

— Войко и Петроние. Они мастера на такие дела.

— Молодцы!

Началось веселье. Ели и пили кому сколько хотелось. Один Станко что-то грустил.

— Что с тобой, Станко? — спросил Заврзан, возбужденный и веселый. — Что ты, брат, умолк?

— Оставь его, — сказал Зека. — Знаешь же, что он потерял мать.

— Потерял мать? Но я тоже потерял мать. И сколько нас таких здесь? Что же, прикажешь век лить слезы?

Увидев, что Зека собирается дать ему нахлобучку, Заврзан вскочил.