Галерея женщин

Кроме того, несмотря на сомнительное самостоятельное образование, он не особенно желал, чтобы хоть чему-нибудь учились его отпрыски. Наоборот, им следовало начать работать как можно раньше (он всегда утверждал, что сам работал с младых ногтей), чтобы помочь сделать отчий дом, где главенствовал его дух, приятным и удобным жилищем – для него самого. Поэтому Альбертина, как старшая, вопреки материнской оборонительной тактике и слезам, в возрасте четырнадцати лет была вынуждена отправиться искать работу. Детей в семье было много, и все одеты в лохмотья. Два младших брата, по ее словам, носили такое тряпье, что стыдились ходить в школу, а следующая за ней по возрасту сестра уже жаловалась, что другие девочки не желают знаться ни с ней, ни с ее братьями из-за их слишком низкого социального положения.

Первую и единственную работу Альбертине удалось найти на фабрике по производству бумажных коробок. Но девушка была столь привлекательна и непохожа на других – очень привлекательна и очень непохожа, как мне нетрудно было себе представить, – что через неделю, хотя ей было всего четырнадцать и она только-только освоила искусство склеивания коробок, управляющий, а потом и сам хозяин фабрики, делая обход, заметили ее и остановились с ней поговорить. Сколько ей лет? Где она живет? Где работает отец? А однажды пятидесятипятилетний хозяин фабрики, немец с диктаторскими замашками, хотя по отношению к ней не очень суровый, поинтересовался, разбирается ли она в бухгалтерии.

Она не разбиралась.

И все-таки, взвесив все «за» и «против», он тут же объявил, что будет неплохо, если она пойдет в контору и попросит кого-нибудь ей показать, как вести счета, хотя бы в одной бухгалтерской книге. В отделе требуется помощник. Потом, как рассказывала Альбертина, когда она заняла свое новое рабочее место, ее пожилой наниматель зашел к ней и они обменялись несколькими словами. Как у нее идут дела? Довольна ли она работой? (Ни слова об ошибках, которые она наверняка сделала.) А однажды, проходя мимо нее в общем зале, он остановился и выразил надежду, что новой работой она по-прежнему довольна. Она ответила, что да, довольна, после чего он спросил, не хочет ли она в воскресенье прокатиться с ним на машине за город. (Начальник был вдовцом, жена умерла три года назад.)

– Но мысль об отце – что он сделает, если узнает, – а также возраст и положение моего кавалера наводили на меня благоговейный трепет и даже страх, – объяснила мне Альбертина. – Вероятно, он так или иначе заметил мое волнение, коснулся моей руки, словно хотел успокоить, сказал, что не такой уж он плохой, хоть и мой наниматель, и мы поговорим об этом в другой раз. После этого случая он без конца оказывал мне знаки внимания и наконец сделал предложение.

– Так почему же ты за него не вышла? – спросил я.

– Потому что тогда я была романтичнее, чем сейчас. Любой человек старше пятидесяти казался мне очень старым, невозможным, похожим на отца. – Она рассмеялась. – Но все равно он мне немного нравился, или, может, было его немного жаль. Правда, я тогда грезила о каком-нибудь молодом человеке или о молодых людях вообще.

Между тем, рассказывала Альбертина, примерно в это же время на сцене появился человек, которому три года спустя было суждено стать ее мужем. И каким мужем! Поскольку я знал его довольно хорошо, могу его описать. Невысокий – то есть не выше ее, – смуглый, красивый, гибкий, предупредительный, физически крепкий, с непринужденными, естественными, доброжелательными и обезоруживающими манерами, однако в то же время легко и быстро становившийся то холодным, то скрытным, то нежным и участливым, в зависимости от финансовых или других важных на тот момент обстоятельств. Должен сказать, что такого изворотливого, аморального и эгоистичного ума я больше ни у кого не встречал. Неудивительно, что в избранной им сфере деятельности – относящейся к меблировке и оформлению жилищ на широкую ногу, а также к предметам искусства стоимостью в несколько миллионов – он разбогател, и в Америке его заведение стало считаться самым выдающимся и исключительным в своем роде. «Спроектировано», или «меблировано», или «оформлено» Миллертоном! Каким высоким качеством было отмечено все, связанное с этим именем! А какие буквы красовались в резном овале из роз над дверью его салонов в верхней Пятой авеню! Снаружи это здание не было похоже на магазин, скорее на частную резиденцию, на фасаде которой располагались два высоких, узких арочных окна, украшенных плотными шторами, а внутри бродили тени и жила гармония. Самого Миллертона посетители видели редко – только его коллег и помощников.

Но так было через много лет после того, как Альбертина увидела его впервые, и почти пятнадцать лет после того, как с ним познакомился я.