Галерея женщин

Позже Лагранж упомянул о таинственной краже и смене замка на двери провизорской, и Регина, понимая, что этот путь для нее отрезан, без стеснения рассказала Мари о своей проделке. Ни о чем не догадывавшийся Лагранж также рассказал Мари о больничном инциденте. О том, что это Регининых рук дело, он заподозрил лишь много времени спустя, когда она издевательски сообщила ему, как легко ей удавалось водить за нос его и всех прочих.

При всей хитроумности и рискованности больничной кражи (за которую можно было поплатиться лишением свободы), это было ничто по сравнению с ее последующими эскападами. Одна имела прямое отношение к Лагранжу. У него, как у большинства врачей, была привычка носить во внутреннем кармане пальто или пиджака портативный медицинский набор для инъекций. Оставалось изобрести способ добраться до заветной коробочки. Хорошо разбираясь в химии, Регина знала, что пилюли стрихнина внешне почти неотличимы от пилюль морфина: разницу можно заметить, только если положить их рядом и внимательно сравнить. Соответственно, задача состояла в том, чтобы уговорить Лагранжа раздеться, а затем неожиданно попросить его сходить на кухню и что-то принести ей оттуда. Таким образом, пальто оставалось на месте, а его хозяин удалялся. Достать коробочку, вынуть из нее пузырек с морфином, вытряхнуть оттуда несколько пилюль и заменить их пилюлями стрихнина было для нее минутным делом. Тот факт, что из-за этой подмены чья-то жизнь подвергалась опасности, совершенно не трогал Регину. Жизнь! Подумаешь! А как же ее жизнь? Кого-нибудь это беспокоит?

Не всегда все шло как по маслу. Например, в комнате мог находиться кто-то третий, и ее манипуляции вызвали бы вопросы. Тогда она подначивала Лагранжа продемонстрировать непосвященному, как опытный врач быстро избавляет пациента от боли. Едва он извлекал для обозрения свой дорожный набор, пузырек с пилюлями оказывался у нее в руках: ей ведь тоже охота похвастаться своей эрудированностью! Ну а дальше совсем уж просто – вынуть пробку и незаметно просыпать на пол две, три, четыре пилюльки, которые после ухода гостей будут подобраны. Не стану приводить здесь другие уловки, общая идея ясна.

По слухам, она проделала этот трюк раз десять в течение своего второго года в Нью-Йорке. Но поскольку Лагранж не всегда был в ее распоряжении, приходилось изобретать иные способы. Один из них, как я припоминаю, имел отношение к девушке, попавшей в больницу, когда там безраздельно царила Регина. Девушка прошла курс лечения от опасной зависимости, которой нынче страдала сама Регина. Подозревая, что девица навряд ли полностью избавилась от порока, бывшая заведующая пустилась на поиски бывшей пациентки. План заключался в том, чтобы предложить ей сотрудничество и сообща добывать столь необходимые обеим средства утешения. По воле случая девица не только не воспротивилась, но, напротив, с энтузиазмом откликнулась на ее предложение. Вместе они разработали беспроигрышный порядок действий. Регинина сообщница должна была притвориться больной, к которой вызвали доктора; Регине отводилась роль ее наемной сиделки. Доктор является на вызов и, выслушав жалобы больной, предполагает острый приступ желчнокаменной болезни. Больная громко стонет и вообще правдоподобно симулирует страдание. Сиделка вполне резонно просит доктора сделать обезболивающий укол. Доктор направляется на кухню простерилизовать иглу и приготовить раствор для инъекции. Но тут, согласно Регининому плану, она кидается ему наперерез и с виноватой улыбкой восклицает, пуская в ход неотразимую манеру коренной южанки: «Ах нет, доктор, вам туда нельзя! В кухне не прибрано. Я не могу допустить, чтобы джентльмен видел такое безобразие. Позвольте, я сама. У меня как-никак диплом медсестры, я все приготовлю для вас в лучшем виде». Улыбочка, искренний взгляд – и доктор возвращается к постели больной, чье состояние уже внушает тревогу. Тем временем на кухне пузырек с морфином опустошается и заполняется стрихнином, после чего пациентка получает свой укол и доктор уходит восвояси.