Галина Волчек как правило вне правил

Такое вживание, по мнению режиссера, дало фантастический результат. После премьеры пресса писала, что артисты не похожи на американцев, что они как русские. Лучшего комплимента они не представляли.

В связи с этим Волчек любит рассказывать про артистку, которую хозяйка театра Найна Вэнс заклинала не трогать ни при каких обстоятельствах, потому что та финансово помогала театру.

— Она была артистка, прямо скажем, не шибко большого дарования, — рассказывает Галина Борисовна, — и роль у нее была маленькая: беженка, которая на коленях ползала перед вагоном и умоляла дать ей хоть немного хлеба для умирающего ребенка. Его она при этом держала на руках. В Москве эту роль играла Маша Шверубович, актриса более сильная, чем эта, но ползала она на коленях театрально, берегла себя. Я ей говорила: «Ну нельзя передвигаться так театрально, ну завяжи себе колени и попробуй с ребенком на руках, бегай, ползи от одного вагона к другому». С Машей я постоянно ссорилась на эту тему, а американка с таким рвением ползала. Оказывается, она специально для этой роли заказала роскошные кожаные наколенники.

1978 {ХЬЮСТОН. ТЕАТР «АЛЛЕЙ»}

Галина Волчек и переводчица Арцис не входят, а буквально врываются в зал. Навстречу им встает господин серьезной наружности, и по его взгляду понятно, что он ожидал увидеть другое. Шейный платок сбился у Волчек набок, пуговицы на платье из джинсы застегнуты на одну выше, отчего платье перекосилось. У нее деловой, несколько запыхавшийся вид.

— Я очень устала. Знаю, что вам дали два часа. Давайте не терять времени, — выпуливает переводчица, синхроня за Волчек не только слова, но и ее состояние, ее второй план.

Волчек не смотрит в сторону мужчины. Нервно трясет ногой, давая понять, что пришла не любезничать. Он задает ей вопросы и очень удивлен, что незамедлительно получает ответы. Что эта странная мадам Волчек не держит глубокомысленных пауз, не закатывает глаза и не пускает дым.

В какой-то момент она затихает. Он смотрит на нее. Пауза. Очень длинная пауза. Они первый раз встречаются глазами.

— Какая интересная между нами происходит история…

Как и все со словом «первый», Волчек, будучи первым советским режиссером в США, оказалась в осаде журналистов. Кажется, она несла ответственность за всю коммунистическую систему — ее спрашивали о деградации марксизма в СССР, о жизни партийных лидеров и позволено ли коммунистам носить бриллианты, намекая на ее два кольца, подаренные Марком.

Однажды остановили ее репетицию. Один репортер беспрерывно щелкал, слепя ее фотовспышкой. Другой строчил вопросами, как пулеметной очередью:

— Что у вас в руке?

— Да сигареты…

— Какой фирмы?

ГАЛИНА ВОЛЧЕК: — Я осатанела от них. Но Найна Вэнс сказала: «Это все ерунда. Вот сегодня будет интервью с четырех до шести с человеком, которого боится вся Америка».

За небольшой срок работы в США и общения с журналистами она поняла, чтó их бесит и раздражает в советских людях. Те под агрессивным репортерским напором деревянным голосом несли что-то насчет свободы и прав или держали многозначительную паузу, не зная, что ответить, но помня основной закон советской власти: «Лишнее сболтнешь — станешь невыездным».

ГАЛИНА ВОЛЧЕК: — И я тоже думала каждую минуту: «С одной стороны, есть Москва, мой театр, моя семья, куда я должна вернуться». И эта наша растерянность, страх, в котором мы пребывали, читался в наших глазах. Я все это понимала и знала, что должна это сломать. Сломать агрессивный ритм интервью. Как? Грубо говоря, это зависело от того, как я встречусь с партнером и как от него уйду.

Еще не видя великого и ужасного журналиста Джека Крола, она после репетиции предупредила переводчицу, что встреча будет продолжением репетиции по темпу и агрессии. И в подтверждение своих намерений перед зеркалом в туалетной комнате «испортила» внешность: волосы растрепала, джинсовое платье застегнула неправильно, отчего оно перекособочилось. Образ бизнесвумен довершил шейный платок, съехавший на плечо.