Галина Волчек как правило вне правил

Если бы не «Эшелон», у Волчек не было бы норковой шубы. В Минкульте решили, что первый русский режиссер должен появиться в США именно в норковой шубе. Шубу помогла организовать подруга: перехватила крупную сумму и купила через третьи руки меховое чудо. Но не это беспокоило Волчек. Прежде всего — забота КГБ, который не мог позволить себе оставить первого русского режиссера без присмотра на Североамериканском континенте. Садясь в самолет, Волчек посмотрела на переводчицу, приданную ей, и предприняла шаг, который расставил все по местам.

Первая репетиция «Эшелона» в Хьюстоне, в театре «Аллей»

ГАЛИНА ВОЛЧЕК: — Когда мы взлетели, я сказала переводчице, которую со мной отправили: «Я представляю себе, Ирочка, что вам велели ходить со мной в туалет, смотреть, с кем я разговариваю, а с кем — нет, кому улыбаюсь, а кому… А теперь представьте, что меня вызвали в соседний кабинет и попросили делать то же самое. Что это будет за жизнь? Зачем нам эту муку принимать? Давайте нормально существовать, доверяя друг другу».

ИРИНА АРЦИС, переводчица: — Я, в общем-то, не удивилась: все, кто работал тогда с иностранцами, считались приставленными КГБ. Но я ни в какой организации не состояла и никогда ни на кого не написала. К тому же мы были обе беспартийные, да еще еврейки, в одном самолете, летевшем в Нью-Йорк.

На премьере «Эшелона» с артистами в Хьюстоне

Беспокойством номер два для Волчек стали американские артисты, а точнее, их менталитет, с трудом монтирующийся с нашим. «Ну что, — думала Галина Волчек, — они могут понять из такого диалога орущих друг на друга женщин:

— Да будет ныть-то! Что за баба окаянная! Все об себе! Мы-то не такие? О мужике своем лучше подумала б! Который на фронте бьется!

— Чего об нем думать — они обуты, одеты да на пайке!

— Что говоришь-то, окстись!

— У него ружье! Он сражается! Убьют, так хоть знает за что! А мы? Голову под крыло — и вся оборона.

— А работать кто будет? Станки зачем везем? Фронту без тыла не бывает. А тыл — кто? Мы…

— Не надо мне эту агитацию. Вот он, мой тыл! Мне дитя спасти! И весь тыл!»

Да что они вообще понимают, дети свободной и сытой страны? Тем более что труппу для «Эшелона» подбирали из разных городов. Когда Волчек вошла в репетиционный зал Хьюстонского театра, удивилась страшно. Новобранцы сидели, как притихшие школьники 1 сентября. Только вместо цветов для новой «училки» они принесли кто зеленое яблоко, кто туалетное мыло. Вслед за трогательными подарками они продемонстрировали режиссеру из Москвы готовность ко всему. Стоило ей сказать: «Завтра будем ползать по сцене» — как наутро все приходили с наколенниками и елозили по полу, как младенцы, не умеющие ходить. Они ловили каждое слово, всегда были готовы к репетиции, и не было среди артистов человека, кто бы не знал своего текста.

ГАЛИНА ВОЛЧЕК: — Они были послушны, исполнительны, но не как бессловесные идиоты, исполняющие любые команды. Меня поразила их рабочая мораль. Почему я говорю: «Я в Америке отдыхала на постановке»? Оттого что я с лучшими артистами работала? Да нет!!! Наши артисты лучше. Но то, что я называю рабочей моралью, создавало у меня там ощущение санатория. Не потому, что они смотрели мне в рот. Они смотрели, но при этом хотели всегда меня услышать. Они доверяли человеку, который держал в голове всю картину и вел их по пути. И не вставали перед режиссером в позу фехтовальщика, готового спорить и биться.

Почувствовав разницу в менталитетах, она тут же забыла главное качество русского человека, так хорошо сформулированное в свое время Достоевским: «Дайте русскому мальчику карту звездного неба, и он вернет ее вам исправленной». Это осталось за океаном, а здесь Волчек приступила к репетициям, имея для этого все — хорошо тренированную сборную артистов, прекрасно изготовленную декорацию, которую в Хьюстоне двигал один человек, а не двенадцать, как в Москве. И… свой ужасающий английский. Спасением для нее тут была переводчица-синхронист Ирина Арцис, которая умела переводить не слова и фразы, а ее саму — Галину Волчек.

Ирина Арцис вспоминает, как однажды одна из артисток, Линор Хартман, пригласила их с Волчек к себе на борщ. Она вычитала в «Нью-Йорк таймс» рецепт русского борща и позвала на обед русского режиссера.

— Когда мы вошли в номер — Линор была из другого штата и жила с нами в одной гостинице, — мы обомлели: по стенам висели фотографии времен войны: мавзолей в снегу, русские женщины, которые кричат от боли… Еще какие-то картинки.

— Где ты это взяла? — спросила ее Галина Борисовна.

— Я выписала из архива нью-йоркской библиотеки.

— А зачем тебе это?

— Как? Я должна с этим жить постоянно, чтобы иметь право выходить на сцену и про этих людей говорить.

С Линор Хартман и Ириной Арцис в Хьюстоне в гостинице. На стене гостиничного номера Линор — фотографии ГУЛАГа.