Галина Волчек как правило вне правил

Он сам железно следовал этому правилу и не представил Галине свою новую жену. Жизнь с Галиной для него была так же невозможна, немыслима, как и без нее. Марк продолжал любить ее. Когда Волчек исполнилось 50 лет, он прислал ей букет из алых роз в количестве 51 штуки. К нему прилагалась пачка 50-рублевых купюр — 100 штук. Свеженькие, запечатанные банкноты считались по тем временам деньгами огромными и вызывали зависть в стане ее подруг.

С годами послеразводные страсти улеглись. Марк поддерживает тесные отношения с Галиной, приходит на ее дни рождения, и лучшего тамады за праздничным столом не найти.

Личное одиночество усугублялось для Волчек публичным. Ее оглушительный успех в США не имел на родине никакого резонанса. В ответ на шквал публикаций в самых престижных и влиятельных американских изданиях в Москве вышла всего одна скромная заметка «„Эшелон“ пересекает океан» в «Комсомольской правде», и ее автору, Александру Пумпянскому, Волчек благодарна и по сей день. Высокомерное молчание с чувством оскорбленного таланта хранили и ее коллеги. И Театральное общество, и другие профессиональные организации демонстративно делали вид, будто не хотят знать — каково работать русскому режиссеру с американскими артистами.

ГАЛИНА ВОЛЧЕК: — Я себе всегда много раз говорила: если бы меня не пригласили на постановку в США так шумно и громко, то, наверное, мои недоброжелатели из театральной общественности сказали бы, что я переспала с кем-нибудь из ЦК, поэтому меня послали. Но поскольку я была не посланец компартии и Минкульта, а приглашенная, то эта формулировка ушла, как почва из-под ног.

Зато Волчек беспрестанно приглашали выступать — в Институт США и Канады, в Дубну, в ЦДЛ — всюду, где были верные зрители «Современника»…

Трагедия человеческих отношений — в их непостоянстве. В начале 80-х пути режиссера Волчек и драматурга Рощина, написавшего для «Современника» несколько замечательных пьес, разошлись. Причиной стала статья, опубликованная писателем в «Известиях» в ситуации, критической для театра. В ней он весьма деликатно упрекал Волчек и ее артистов в отказе от принципов театра, привитых когда-то Ефремовым. Претензии автора, считавшегося своим в театре, труппа восприняла как пощечину и со свойственным ей горячечным максимализмом возвела в ранг предательства.

ГАЛИНА ВОЛЧЕК: — В тот вечер мы садились в поезд, уезжали на гастроли в Ленинград. Кто-то принес газету, и мы все были — сказать возмущены или потрясены — значит ничего не сказать. Это написал наш товарищ? — спрашивали мы друг друга.

Когда она это произносит, мне кажется, что эмоции по поводу статьи не остыли до сих пор.

— Но, в конце концов, он имел право на собственное мнение, и мне кажется, что так нельзя относиться к критике. Тем более критике друзей.

— Ведь это была та самая статья, которую нам посоветовал организовать в защиту театра помощник Александра Николаевича Яковлева, члена ЦК партии. «Есть кому написать?»— спросил он меня тогда. «Конечно, Миша Рощин напишет». И я помню, что накануне выхода статьи Миша мне звонил несколько раз и говорил: «Завтра выходит. Может быть, ты посмотришь гранки?» — «Да что там смотреть, — сказала ему я, — написал и написал». Зачем бы я стала его контролировать — это же глупо. Но он был так осторожен, что потом я поняла: он сам опасался того, что написал. И это было не только его мнение.

После этого они и разошлись. Каждый переживал разрыв на расстоянии — Волчек на Чистых прудах, Рощин — на Тверском бульваре, во МХАТе у Ефремова, куда он теперь относил свои пьесы. Казалось бы, время притупило остроту случившегося: теперь они встречаются, писатель приходит в «Современник» на премьеры, торжества. Говорит мне, что не жалеет о том, что тогда написал статью.

ГАЛИНА ВОЛЧЕК: — Я очень сожалею, что он написал это. Очень. Ведь статья появилась в страшный момент, когда я ходила в КГБ, в ЦК, спасая Квашу и Гафта.

Драматурги, как ревнивые мужья, ждали от нее верности. Михаил Рощин отлично помнит и цитирует из событий 30-летней давности следующее:

— Галя как-то сказала на собрании: «Миша — наш драматург, и что бы он ни написал — мы это поставим». А потом она увлеклась Колядой.

В ветрености Волчек упрекать так же смешно, как балерину в тайном поедании шоколада. Она не из тех, кто изменяет. Михаил Шатров, также много лет писавший только для «Современника», говорит мне, что «Галя не предатель». Все-таки у этого поколения даже терминология носит крайне максималистский характер и проявляет людей как натуры страстные, с трудом принимающие полутона и оттенки во взаимоотношениях.

Однако среди драматургов, работавших с Волчек, есть один, который, как штрейкбрехер в стане единомышленников, всегда настаивает на женской и режиссерской неверности. Это Александр Галин, автор пьес «Звезды на утреннем небе», «Титул», «Аккомпаниатор», «Аномалия». Он не верит в театральные дуэты режиссер — автор и тандем Чехов — Станиславский относит к разряду театральных легенд.