Галина Волчек как правило вне правил

АНДЖЕЙ ВАЙДА: — А до моего приезда в «Современнике» один литовский режиссер ставил «Макбета». Работа дошла до генеральной репетиции, но, к сожалению, генеральный спектакль смотрели представители власти и сказали: «Ни в коем случае». И режиссер вернулся в Литву, а от него осталось ведро с кровью — не его, разумеется, а бычьей, ее использовали в сценах убийства. Я подумал, что должен сделать кровавую сцену, и воспользовался этой «кровью». Что интересно, в Англии есть книжка, которая приводит примеры ужасов, связанных с постановками «Макбета» в разных театрах в разные годы. Автор ее узнал о том, что произошло в «Современнике», и тут же включил в книгу эту историю.

Анджей Вайда на репетиции «Как брат брату», Москва, «Современник», 1973 год

Но справедливости ради следует уточнить, что в закрытии «Макбета», в котором, между прочим, леди Макбет играла Галина Волчек, повинны отнюдь не только цензоры. Судьбу уже готового спектакля Йозоса Юрашиса окончательно решила… труппа, которая категорически не приняла авангардной по тем временам стилистики постановщика. Что ж, это было абсолютно в духе демократии по-современниковски.

Надо сказать, спектакль Анджея Вайды «Как брат брату», замешенный на крови «Макбета», получился замечательный, но особого успеха не имел, потому что предложенная тема не была так близка советскому зрителю, получавшему дозированную и нужную информацию о военных событиях во Вьетнаме. Пьеса явно была недооценена, но четыре года все же продержалась в афише театра.

После постановки они поддерживали отношения, пересекались на разных фестивалях, но когда художник Вайда стал участвовать в политической жизни Польши, встречи их стали почти невозможны. В конце 70-х Вайда приехал в Москву в составе делегации деятелей кино Польши.

ГАЛИНА ВОЛЧЕК: — Я об этом не знала. Была в театре, и вдруг звонок. Запыхавшийся, как будто после бега, голос Анджея: «Галя! Я в гостинице „Москва“. Если можешь, приезжай». Я бросила дела и помчалась на проспект Маркса.

Там и произошло свидание старых друзей под неусыпным взором человека в аккуратном костюме темно-серого цвета с плохо различимой полоской. Почему-то эту деталь Волчек запомнила лучше других.

— Как у тебя дела, Анджей?

— Хорошо. А у тебя?

— Начал снимать?

— Нет. Пока в простое.

Это было похоже на то, как разговаривают глухие. Впрочем, человека в сером костюме их «глухота» не трогала. Он делал вид, будто что-то рисует в блокноте.

Вайда подошел к окну и задернул штору — его раздражал вид из окна.

Встреча их была недолгой, громкой и по тексту ничего не значащей. Глаза, особенно его глаза, говорили куда больше, чем слова. Она видела, что он измучен, что его глаза, и без того небольшие, как будто сузились. На прощание, когда Вайда обнял ее, он успел шепнуть: «Если бы ты знала, как мне было сложно тебя найти». И ушел в сопровождении «серого костюма».

Только потом Галина Волчек узнала, что все время, пока Вайда был в Москве, его пасли — и когда он был в Союзе кинематографистов на Васильевской, и на «Мосфильме». Он спрашивал людей на студии: не знают ли они телефон Галины Волчек. Ему не давали — одни по поручению, другие от страха, чтобы не попасть в списки неблагонадежных за связь с опальным иностранцем.

Какие же это далекие теперь реалии, думаю я, не давали телефон, запрещали встречу, следили, от одного невинного вопроса превращались в дрожащих тварей. Жизнь под надзором не вызывает сочувствия в силу своей противоестественности у тех, кто это не пережил. А у Волчек, прошедшей советскую школу запретов, сегодня вопросы подобного свойства вызывают только раздражение, и она не в первый раз сворачивает с темы:

— Послушай, теперь это уже такое общее место, говорить не хочется.

Она ни в какую не хочет жить прошлым, которое для многих сегодня стало очень удобной «кормушкой». Роли жертвы совдепии она предпочитает другую, более сложную — воспитанника социалистической системы, который на старости лет бьется за жизнь на рынке нарождающегося дикого капитализма с попыткой сохранить художественное и человеческое достоинство.

Сцена из несостоявшегося спектакля «Макбет». Леди Макбет — Галина Волчек, Макбет — Игорь Кваша

Тогда Анджею Вайде было 76 лет. Он продолжал снимать свое кино. Расстался с театром после неприятной истории в Старом Краковском театре, где сделал несколько блестящих постановок. Он говорил, что «потерял там сердце, а без него ни в один театр мира он не вступит», — такой вот он художник, Анджей Вайда.

Я попросила его о встрече или телефонном разговоре, чтобы побольше узнать о его дружбе с Галиной Волчек. Мастер сослался на занятость, но вскоре по электронной почте прислал мне письмо, в котором избежал конкретности и, как художник, выдал обобщающий образ своей московской подруги. Его взгляд преломлялся через время и пространство, имел исторические и культурные ссылки и поражал, как поражает все его творчество.