Читаем Галинословие полностью

В первой половине дня Милана всегда далёкая-далёкая, отстранённая-отстранённая. Глухая тетеря, летающая в облаках.

– Дедушку видишь?

Милана виновато качает головой, а большие чистые глаза её непонимающе моргают. За ней подтягиваются Блонда и Лёва. Они толкаются, шумят, борются за удобные места на длинной свободной скамье, двигают сонную сестру в сторону, не боясь получить сдачи. Если Милана молчит как рыба, то их не угомонить, и со всех сторон в мой адрес летят замечания: «Уймутся они когда-нибудь?». Радость от присутствия детей перевешивает любые упрёки, и строгость моя к ним ограничивается показным «цыц».

Давно назревший к богословам вопрос никак не формулируется в одном предложении: «С развитием всемирной паутины и широким доступом к информации и архивам появилось много альтернативных взглядов на историю и географию. Традиционная наука подвергается пересмотру. Христианство слишком привязано к хронологии, чтобы остаться не задетым этой ревизией…». Если вступление кое-как получается, то сам вопрос нет: «Как отвязать веру от истории? Как сохранить веру, когда официальная история рухнет?».

Такая формулировка походит на разрыв с христианством. В самом вопросе заключается назревающее и неизбежное прощание с церковной историей. Под большим сомнением оказываются абсурдное трёхсотлетнее иго, дохристианская дикость славян и романовская династия. Требуют пересмотра и Смута, и Крещение Руси, и география евангельских событий. Как не формулируй вопрос, в нём остаётся ирония, и эту иронию никак не удаётся удалить.

«Святая святым!» – пропел священник, и люди внизу пришли в движение. Одни торопятся поставить свечи, другие скрещивают на груди руки и выстраиваются в очередь на причастие. Милана кротко наблюдает за ними сверху. Рядом с ней вопросы хронологии кажутся большой глупостью. Вот восьмилетняя девочка смотрит на людей, водит прожектором своего внимания по храму, и всякий, попадающий в поле её зрения, записывается в книгу её жизни. Кто как – каждый по-своему, и я в её книге далеко не на последнем месте.

А Галя? А Галя по всем канонам должна проплыть лёгкой лодочкой мимо моего чабрецового берега. Только вот зацепилась за камыши и уже три года перед глазами:

– Отпустите, а?

– Не могу, Галь. Не получается.

После литургии подавляющее большинство прихожан перебирается в Дом Чайковского на беседу с Алексеем Ильичём. Записки с вопросами подавать напрямую не разрешается – только под личный контроль отца Иоанна. На его одобрение можно не рассчитывать, и, возмущённый цензурой, я не иду на лекцию. Лишь когда профессор снова появляется в фойе, я подвожу к нему Милану и с просьбой дотронуться кладу её ладонь на профессорский рукав. Алексея Ильича такая выходка рассмешила.

– Словно к иконе! – прожурчал он и в сопровождении клира скрылся в кабине лифта.

– Милана, если на земле сейчас есть святые, то это один из них!

– А?

– Ты думаешь, святые только в книжках, а они живые.

Галинословие

– Разве это я? Разве обо мне вы пишите? Придумали себе непонятный образ, нарекли его моим именем и обманываете людей. Вы вводите в заблуждение всех и в первую очередь себя. От одиночества и не такое себе насочинять можно. Найдите себе кого-нибудь вашего возраста и исчезните из моей жизни.

– Я пишу то, что вижу. Какой стороной ты поворачиваешься ко мне, ту я и проецирую на бумагу.

– Вы совсем меня не знаете. В ваших проекциях не я.

– Ты. Даже зеркала бывают разные – в одном ты одна, в другом другая. В одном ты себе нравишься, в другом нет. Я, если хочешь, одно из твоих зеркал.

– Не хочу! Что вы можете знать обо мне? Увидели в храме и возомнили Бог знает что.

– Даже этого мне достаточно. И потом ты общалась со мной. Почему ты это отрицаешь? Почему ты обвиняешь меня в иллюзиях, а сама врёшь судьям?

– Я вру, и вы меня любите? Это вы врёте сами себе!

– Ври на здоровье, если тебе так нужно.

– Это вам нужно. Я вам для книжечек ваших дурацких нужна.

– Наоборот!

Галя терпеть не может оправданий. Выяснения отношений ни к чему не приводят, но они изматывают, и ослабевшие спорщики, если их по-настоящему что-то связывает, уже не борются. Неожиданно появляется возможность взять её за руку, за локоть, за плечо и притянуть к себе.

– Удобно любить молодую, правда? – сдастся Галя.

7 октября 7526

Перейти на страницу:

Похожие книги

1. Щит и меч. Книга первая
1. Щит и меч. Книга первая

В канун Отечественной войны советский разведчик Александр Белов пересекает не только географическую границу между двумя странами, но и тот незримый рубеж, который отделял мир социализма от фашистской Третьей империи. Советский человек должен был стать немцем Иоганном Вайсом. И не простым немцем. По долгу службы Белову пришлось принять облик врага своей родины, и образ жизни его и образ его мыслей внешне ничем уже не должны были отличаться от образа жизни и от морали мелких и крупных хищников гитлеровского рейха. Это было тяжким испытанием для Александра Белова, но с испытанием этим он сумел справиться, и в своем продвижении к источникам информации, имеющим важное значение для его родины, Вайс-Белов сумел пройти через все слои нацистского общества.«Щит и меч» — своеобразное произведение. Это и социальный роман и роман психологический, построенный на остром сюжете, на глубоко драматичных коллизиях, которые определяются острейшими противоречиями двух антагонистических миров.

Вадим Кожевников , Вадим Михайлович Кожевников

Детективы / Исторический детектив / Шпионский детектив / Проза / Проза о войне