Галлия и Франция. Письма из Санкт-Петербурга

Историки, представляющие нам Карла Великого как французского императора, чрезвычайно ошиба­ются; ведь это человек Севера, варвар, который, не на­учившись писать даже собственное имя, скрепляет дого­воры головкой эфеса своего меча и заставляет соблюдать их с помощью его острия; государство, к которому он более всего расположен душой, — это Германия, родная земля его династии. Две его столицы — это Ахен и Диденхофен; язык, на котором он предпочитает гово­рить, — это немецкий; одежда, которую он носит, — это одежда его предков; и, заметив, что язык римлян начи­нает вытеснять его родной язык, а чужеземная одежда приходит на смену национальным нарядам, он отдает приказ собирать все отечественные песни, чтобы, по крайней мере, сохранить их для будущего, и упорно отка­зывается облачаться в одеяния, которые не были одея­ниями его отцов.

Карл Великий — это образец завоевателя, достигшего вершины своего могущества: его трон — это самая высо­кая вершина франкской монархии, которая вскоре усту­пит место французской монархии; его преемники будут лишь спускаться вниз, не в силах подняться выше, и если время нисхождения кажется несопоставимым со време­нем восхождения, то это потому, что на подъем всегда уходит больше времени, чем на спуск.

Миссия Карла состояла в том, чтобы воздвигнуть посреди Европы IX века огромную империю, об углы которой предстояло разбиваться остаткам тех диких народов, чьи многократные нашествия, сметая всякую зарождающуюся цивилизацию, мешали слову Христа приносить плоды, так что долгое правление великого императора посвящено только одному: варвар отражает натиск варварства. Он отбрасывает готов за Пиренеи и преследует вплоть до Паннонии гуннов и аваров; он уни­чтожает королевство Дезидерия в Италии; упорный побе­дитель Видукинда[107], продолжающего упорствовать, несмо­тря на свои поражения, он, устав от войны, длящейся в течение тридцати трех лет, и желая одним ударом покон­чить с сопротивлением, изменой и идолопоклонством, переходит из города в город, посредине каждого из них вонзает в землю свой меч, сгоняет на городскую площадь жителей и приказывает отрубить все людские головы, оказывающиеся выше рукоятки его меча.

Лишь один народ ускользает от него: это норманны, которым позднее, в смешении с другими народами, уже обосновавшимися в Галлии, предстоит образовать фран­цузскую нацию; Карл тотчас появляется всюду, где они ступают на землю его империи, и тотчас, как только он появляется, они возвращаются на свои корабли и поспешно отплывают, словно испуганные морские птицы, во весь дух уносящиеся с побережья.

Послушайте монаха из обители Санкт-Галлен: он рас­скажет вам сейчас об одной из их вылазок.

«Карлу, который вечно странствовал, случилось неожи­данно прибыть в какой-то приморской город Нарбонской Галлии; и пока он, никем еще не узнанный, там обедал, в гавань стали заходить корабли норманнских пиратов; когда чужеземные суда были замечены, за столом разгорелся спор, из каких краев прибыли эти купцы: одни сочли их евреями, другие — африканцами, а третьи — бретонцами; только один император распознал по удлиненной форме этих кора­блей, по их тонким вытянутым мачтам, по их зубчатым парусам, напоминавшим крылья хищной птицы, что при­везли они не купцов, а пиратов; и тогда он обратился к одному из своих и сказал: “Эти корабли, которые вы там видите, не товарами нагружены, а наполнены врагами”. При этих словах все франки наперегонки бросились к кора­блям, но напрасно: норманны, поняв, что там находится тот самый великий император, которого они обычно назы­вали “Карл Молот”, испугались, что весь их флот может быть захвачен или сожжен в гавани, и, с невероятной быстротой обратившись в бегство, избегли не только мечей, но и взглядов тех, кто их преследовал.