Галлия и Франция. Письма из Санкт-Петербурга

Влияние, какое они имели в то время, заключалось в следующем.

Сеньоры, повинуясь призыву Петра Пустынника, побуждавшего их освободить Гроб Господень, и уводя с собой всех, кого они могли набрать в подчиненных им провинциях, почти полностью искоренили во Франции власть знати. Духовенство — а часть духовенства после­довала за знатью — так вот, повторяем, духовенство и народ остались одни лицом друг к другу. Но духовенство, сделавшись собственником огромных земельных владе­ний, перестало пользоваться расположением со стороны крепостных, не имевших своих наделов. Сделавшись богатым, духовенство перестало быть народом, и с того времени, как оно уже не было равным низшим классам, оно превратилось в их угнетателя. И когда коммуны воз­никали, им, в определенной степени, приходилось бороться лишь с церковной властью, ибо самые могуще­ственные и самые храбрые сеньоры, которым, разуме­ется, они неспособны были бы противостоять, находи­лись за пределами королевства и, следовательно, не могли подавлять эти отдельные выступления, сложи­вшиеся, в силу их безнаказанности, во всеобщее народ­ное движение.

Влияние же, какое крестовые походы должны были оказать на него в будущем, заключалось в следующем.

Сеньоры, которым приходилось отправляться в поход незамедлительно, вынуждены были, чтобы покрыть рас­ходы на столь долгое путешествие, продавать часть своих земель духовенству. На деньги, полученные от него, они обзаводились военным снаряжением, и огромные суммы, лишь на короткое время задержавшиеся в расточитель­ных руках рыцарей, тотчас же попадали, чтобы остаться там надолго, в бережливые руки горожан и ремесленни­ков, занимавшихся снабжением войск и поставлявших вооружение и конскую экипировку. Вскоре огромный поток товаров, следовавших за армией крестоносцев, распространился на север, через Венгрию и вплоть до Греции, и на юг, через средиземноморские порты и вплоть до Египта. Вместе с достатком к горожанам при­шло желание его сохранить. А что должно закрепить этот достаток у малоимущих классов? Законы, обеспечиваю­щие права тех, кто владеет собственностью. А что может дать эти законы? Освобождение.

И потому с этого времени освобождение народа начи­нает идти полным ходом и остановится лишь тогда, когда будет достигнута его конечная цель — свобода.

Со своей стороны, монархическая власть, которая рано или поздно должна стать единственным врагом свободы, чтобы, когда она в свой черед окажется свергнута свобо­дой, та была уже не царицей, а богиней вселенной, в это самое время и по тем же причинам берет верх над свет­ской властью сеньоров и духовной властью церковников. С этого момента феодальная система, ослабленная свя­щенным походом крестоносцев, станет впредь не поме­хой для королевской власти, а напротив, своего рода оборонительным средством, чем-то вроде щита, которым она будет защищать себя как от врага, так и от народа и от которого междоусобицы и внешние войны, отрубая от него кусок за куском, в конце концов не оставят в ее руках ничего.

Таким образом, начиная с конца одиннадцатого столе­тия укрепляется королевская власть и растет сила народа. Феодальная система, дочь варварства, порождает монар­хию и свободу, этих двух сестер-близнецов, из которых одна в конечном счете задушит другую.

Стало быть, революции, которые спустя восемь веков прокатились по Франции, слабыми и незаметными ручейками начинаются у подножия трона Филиппа I и, из века в век становясь все шире и шире, громадным потоком вторгаются в нашу эпоху.

Точно так же, играя в Альпах, ребенок может пере­прыгнуть, словно это ручейки на лужайке, через истоки четырех великих рек, которые бороздят всю Европу и, делаясь все шире, в конечном счете впадают в четыре великих моря[219].

Вернемся теперь к мелким подробностям этого цар­ствования, теряющимся в тени тех трех крупных собы­тий, о каких мы только что рассказали.

Филипп, придерживаясь тех мер предосторожности, какие были приняты королями третьей династии, еще при своей жизни коронует своего сына Людовика.

Продолжает формироваться романский язык: под име­нем трубадуров появляются первые прованские поэты, а под именем труверов — первые поэты Нейстрии.

Испытываемая рыцарями-крестоносцами потребность дать воинам сопровождающих их отрядов какой-либо опознавательный знак, который позволил бы различать своих среди армии в несколько миллионов человек, гово­рящих на тридцати разных языках, по необходимости заставляет их избрать определенные символы, которые по возвращении они из гордости сохранят; подражая им, те, кто за ними не последовал, такие символы станут вводить из зависти. Отсюда происходят гербы.

В 1088 году святой Бруно основывает в горах Дофине орден картезианцев.

Наконец, новый архитектурный стиль проникает в строительство церквей: он получил имя готика и занял промежуточное положение между романским и ренес­сансным стилями.

Тем временем за пределами Франции совершаются важные события.

Сид, герой Испании, подчиняет себе Альфонсо VI, Толедо и всю Новую Кастилию.[220]