Галлия и Франция. Письма из Санкт-Петербурга

Коммуны, как мы это уже видели на примере Камбре и Нуайона и как мы это вскоре увидим на примере Лана, обрели вольность благодаря собственному духу свободы и отстаивали эту вольность своими собственными силами. И одобрение этого освобождения, полученное со сто­роны епископа или короля, в тех случаях, когда епископ зависел от него, было всего лишь простым формальным подтверждением, без которого, строго говоря, коммуны вполне могли обойтись и которое король, епископы и сеньоры желали из корыстных соображений поставить себе в заслугу в глазах освободившихся горожан, не имея сил вернуть их с помощью оружия в прежнее подневоль­ное состояние. Вот почему история, льстивая, точно при­дворный, и хартия Людовика XVIII, лживая, точно исто­рия, тщетно стараются отнести к эпохе Людовика Толстого замысел освобождения коммун, еще за сто шестьдесят лет до нее бродивший в сердцах жителей ряда наших городов.

И в самом деле, помимо тех двух коммун, какие Людо­вик Толстый застал уже вполне сложившимися, когда в 1108 году он взошел на престол, существовали еще две, основанные в 1102 году. Это была коммуна города Бове, возникшая стихийно, по воле народа, что подтвержда­ется письмами Ивона[217], и коммуна Сен-Кантена, чья хар­тия была дарована этому городу Раулем, графом Вермандуа[218], который, будучи могущественным сеньором, даже не счел уместным получать одобрение совершенной им уступки у царствовавшего тогда Филиппа I.

Что же касается истории Ланской коммуны, то она появилась уже в царствование Людовика Толстого, и нам еще представится случай поговорить о ней, когда мы будем подводить итоги его правления. В данную минуту для нас важно лишь удостоверить с помощью точных дат, что в то время, когда этот государь, которому приписы­вают честь всеобщего освобождения коммун, взошел на французский трон, четыре коммуны, расположенные невдалеке от Парижа, уже существовали.

Теперь, когда мы рассмотрели одно за другим три важ­нейших события царствования Филиппа 1—1) завоева­ние Англии нормандцами, 2) первый крестовый поход, 3) освобождение коммун, — нам остается лишь доказать то, что мы сказали выше о влиянии двух первых событий на третье.

Напомним, что, рассказывая о договоре, в соответ­ствии с которым Карл Простоватый отдал Нормандию и Бретань предводителю датчан, мы уже пытались дока­зать, что истинная причина, побудившая короля уступить две эти прекраснейшие провинции, состояла в его заин­тересованности обеспечить себе внутри самой Франции поддержку со стороны герцога Нормандии и Бретани на тот случай, если он не найдет ее у императора, в своей борьбе с национальной партией, которая желала ниспро­вергнуть Каролингскую династию и во главе которой стояли такие люди, как Роберт, Гуго Великий и Герберт, граф Вермандуа.

Мы видели также, как, вопреки ожиданиям Карла Простоватого, герцоги Нормандии, в соответствии с тем, что они полагали отвечающим их интересам, готовы были поочередно оказывать вооруженную помощь то национальной партии, то Каролингской династии. В конце концов Ричард полностью примкнул к партии победителей в лице Гуго Капета, став его зятем и под­держав его избрание. С этого времени и вплоть до заво­евания Англии нормандцами между герцогами Норман­дии и королем царило полное и ничем не нарушаемое согласие, и вполне вероятно, что если бы Вильгельм оставался герцогом Нормандии и Бретани, вместо того чтобы становиться королем Англии, то в деле подавле­ния зарождающихся коммун Филипп обрел бы в своем вассале опору тем более действенную и добровольную, что Вильгельм тоже мог опасаться появления в его вла­дениях того духа свободы, какой уже давал о себе знать во владениях короля и других сеньоров. Однако Виль­гельм, покинувший заурядное герцогство, чтобы завое­вать великое королевство, лишил Нормандию и Бретань всего их могущества в тот момент, когда он превратил две эти провинции всего лишь в лучшие украшения английской короны, в ленные владения монархии, чей трон находился за морем, в своего рода временное при­станище, которое Великобритания сохранила на терри­тории Французского королевства.

Более того, к тому времени, к какому мы подошли, Филипп I, вначале имевший в лице Вильгельма вассала, пока тот был всего лишь герцогом Нормандии, а затем соперника, с тех пор как тот стал королем Англии, обрел в нем в конце концов врага, причем врага победонос­ного. Его сын Вильгельм, по прозвищу Рыжий, унасле­довал отцовскую ненависть к французским королям, которую ему предстояло завещать своим сыновьям, словно семейное сокровище, и потому король Франции, не имевший в то время ни малейшей возможности про­сить Нормандию о помощи против коммун, наоборот, нуждался в коммунах, чтобы выступить против Норман­дии.

Стало быть, разбираясь в причинах событий, можно увидеть, что завоевание Англии, как мы и говорили, кос­венно, но действенно способствовало успеху мятежного народного движения, начавшего проявляться во Фран­ции.

Что же касается крестовых походов, то их влияние как в то время, так и в будущем оказалось куда более непо­средственным.