Галоши против мокроступов. О русских и нерусских словах в нашей речи

Другой выдающийся поэт XVIII века, Василий Кириллович Тредиаковский, тут же написал: «„тронуть его“, вместо привесть в жалость, за французское touche, столь странно и смешно, что невозможно словом изобразить. Вы можете тотчас почувствовать неблагопристойность сего слова на нашем языке из околичности. В трагедии „Гамлет“, говорит у Автора женщина именем Гертруда, в действ. 11. в явл. 2, что она „И на супружню смерть не тронута взирала“. Кто из наших не примет сего стиха в следующем разуме, именнож, что у Гертруды супруг скончался не познав ея никогда, в рассуждении брачнаго права, и супруговы должности? Однако Автор мыслил не то: ему хотелось изобразить, что она нимало не печалилась об его смерти».

Иронию оценил и Ломоносов, отозвавшийся такой эпиграммой:

Женился Блез, старик без мочи,

На Стелле, что в пятнадцать лет,
И, не дождавшись первой ночи,
Закашлявшись, оставил свет.
Тут Стелла бедная вздыхала,
Что на супружню смерть не тронута взирала.

Шишков же завершает свой рассказ о злоключениях Гертруды и Сумарокова такой моралью: «Из сего довольно явствует, сколь много знание языка предохраняет Писателя от погрешностей и несвойственных выражений, в которыя он без того, при всем своем остроумии и даровании, не редко впадать будет». И удивляется, зачем понадобилось изобретать новое значение слова «трогательный», да еще и добавлять к нему столь же иностранную «сцену», если есть прекрасные русские слова со славянскими корнями: «жалкое зрелище». При всех недостатках адмирала в языковом чутье ему нельзя было отказать, и, очевидно, он был уверен, что его современники не увидят в словах «жалкое зрелище» ни иронии, ни осуждения. Для них это выражение будет значить ровно то, что заключено в его дословном смысле: «Зрелище, вызывающее жалость».

А среди черновиков Пушкина можно обнаружить такое замечание: «Множество слов и выражений, насильственным образом введенных в употребление, остались и укоренились в нашем языке. Например, трогательный от слова touchant (смотри справедливое о том рассуждение г. Шишкова). Хладнокровие, – это слово не только перевод буквальный, но еще и ошибочный. Настоящее выражение французское есть sens froid – хладномыслие, а не sang froid. Так писали это слово до самого XVIII столетия. Dans son assiette ordinaire[350]. Assiette значит положение, от слова asseoir, но мы перевели каламбуром – „в своей тарелке“:

Любезнейший, ты не в своей тарелке.

«Горе от ума».

В заметке Пушкин никак не обозначает своего отношения к этим заимствованиям, правда, в «Онегине» мы читаем:

Но получив посланье Тани

Онегин живо тронут был.

Если уж Пушкин описывал этим словом действие письма своей любимой героини на циника Онегина, если он использовал его в одной из самых трогательных сцен романа, то уж точно оно ему было не противно.

При встрече Онегин говорит, какое впечатление произвело на него письмо Татьяны:

Мне ваша искренность мила;

Она в волненье привела
Давно умолкнувшие чувства.

Итак, письмо Татьяны тронуло чувства Онегина и взволновало его.

Может быть, в том и секрет, что в русском языке слово «трогать» в значении «умилять» быстро превратилось в оборот «тронуть чувства», что окончательно русифицировало его. В самом деле, прикосновение рождает ответ, оно напрямую связано с чувствами: если тронуть струну – услышишь звук; трогая снег, чувствуешь холод; трогая атлас, ощущаешь его гладкость; трогая землю – ее неровности; трогая человеческую руку – ее тепло.

В переносном же значении, когда что-то трогает нас, то наши чувства не остаются в покое. В современном русском языке «ответным» словом на слово «трогательный» является слова «чуткий», «чувствительный». В исходном своем употреблении они означали физическую чувствительность: «собака почуяла дичь», «чуткое ухо», «чувствительная кожа». В других славянских языках круг значения расширяется: болг. «чу́вам» – «слышу», сербохорв. «чу́вати», «чу̯вȃм» – «охранять, стеречь», словен. čúvati – «бодрствовать, стеречь». В XIX же веке можно было гордиться не только «чутким слухом», но и «чувствительной душой» или нанести недругу «чувствительное оскорбление» («Невозможно было нанести тщеславию Чарского оскорбления более чувствительного». А.С. Пушкин, «Египетские ночи»). А в конце того же века у Чехова читаем: «[Скворцов] любил и ценил в себе самом: доброту, чувствительное сердце, сострадание к несчастным людям».