Галстук с тугим узлом

Дважды за те полтора часа, что машина советского посольства ехала в сторону Матагальпы, ее обгоняли полицейские и армейские машины. А через час стала слышна редкая стрельба. Или национальная гвардия с полицией настигли отряд контрас в горах и завязалась перестрелка, или кто‑то стрелял просто для острастки.

Картина горящего селения выглядела угнетающе. Метались люди, пытаясь из ведер заливать полыхающие деревянные дома. Часть домов уже сгорела, оставив после себя только черные прямоугольники обгоревших фундаментов да груду дымящихся головешек. Солдаты помогали защитить от огня оставшиеся целые дома. Из серьезных строений здесь была только церковь из белого камня. Остальная часть домов, точнее хижин, выглядела как временные жилища. Каркас из столбов и брусьев, стены из рифленого старого железа. Или плетеный каркас из веток, обмазанных с двух сторон толстым слоем глины.

Борецкий бросился к офицеру полиции, который распоряжался на месте, стал совать ему под нос свое удостоверение личности и торопливо объяснять, что здесь до нападения находились два советских врача. И что их нужно искать. Офицер не стал отмахиваться, увидев дипломатические документы, нехотя выделил несколько солдат, которые побежали по домам расспрашивать о русских.

Возле церкви Сергеев увидел сгоревший микроавтобус. Это была единственная машина во всем поселке, не считая полицейского и военного автотранспорта. Станислав подошел к обгоревшему кузову и заглянул внутрь. Это была медицинская машина, даже дюралевые ручки носилок сохранились в задней части салона и сток капельницы у окна. Тел в машине не было, и это давало надежду.

— Там машина сгоревшая, — догнав Борецкого, сказал Станислав. — Я думаю, та, на которой приехали врачи из медицинского центра.

— Только бы живы были, — проворчал Борецкий, вытирая лоб и размазывая по лицу сажу. — Пусть хоть в заложники… Договоримся, вытащим. С того света вот не вытащишь. Как же все не вовремя!

— Смерть всегда не вовремя, — поддакнул Сергеев. — А здесь правда могло дойти до эпидемии?

— Могло. И, судя по нападению, контрас знали о проблемах района.

— Избитый ход, — подтвердил Сергеев. — Искусственное создание гуманитарной катастрофы и объявление действующего правительства неспособным к управлению страной. А потом еще нарисуется государственный долг. И вот уже дефолт. Вон, смотри! Люди копошатся у зарослей.

Пробираться по улице приходилось, перешагивая через разбросанный скарб. Тела убитых уже оттащили подальше от огня, они белели в прыгающем свете пожара возле пальмовой рощи. Тел было много. Сергеев навскидку насчитал несколько десятков. Потом, когда они вышли на другой конец деревни, он увидел еще столько же.

Среди полицейских и военных Сергеев заметил невысокую женщину в белой блузке с темными короткими волосами. Она энергично пыталась наладить помощь пострадавшим. Но потом Сергеев увидел возле нее молодого человека с кинокамерой на плече. Журналисты!

Станислав сразу понял: не надо на этих вездесущих репортеров сердиться. Сейчас они для него очень важны. Вопрос в том, насколько объективно они будут освещать эти события. Но с ними потом. Повернув голову в сторону Борецкого, Сергеев увидел, что от группы никарагуанцев отделился высокий мужчина в очках и замахал руками.

— Александр Владимирович, мы здесь! — услышал он русскую речь. — Мы целы, все в порядке. Только раненых много. Попросите военных, пусть подгонят сюда машины, нужно срочно вывозить особо тяжелых. И нужны перевязочные средства. У военных они есть, пусть поделятся.

Сергеев подбежал к группе людей и увидел, как на корточках возле раненых суетится женщина в белом рваном халате, с лицом, перепачканным кровью. Борецкий убежал к военным, а высокий врач вопросительно посмотрел на Станислава:

— Вы из посольства?

— Да, Станислав Васильевич Сергеев.

— Моя фамилия Голубев. Олег Михайлович. Мы с Сонечкой, — он кивнул назад, — помогаем здесь, в эпидемиологическом центре, уже год. А сегодня вот такая беда… Столько трупов, столько трупов! И еще больше раненых, обожженных.

— Олег, скорее! — пронзительно закричала женщина. Голубев кинулся на голос. Сергеев подбежал и сразу понял, что у одного из раненых произошла остановка сердца.

Потом он, сбросив рубашку, помогал пострадавшим забираться в военный грузовик. Затем они с кем‑то из стариков собирали по поселку перепуганных детей и вместе с другими уговаривали их ехать в город. Потом они вместе фотографировали тела. Раздевали, чтобы были видны повреждения: пулевые и осколочные ранения. Сергеев пытался заговорить с местными, задать вопросы о контрас, о жизни здесь, на границе, но в ответ — только молчание, только глаза, отведенные в сторону. И это молчание говорило о многом, может, даже больше, чем откровенные жалобы.

— Скажите, — Сергеев коснулся локтя офицера полиции, устало усевшегося на подножку грузовика и вытиравшего платком фуражку изнутри. — Зачем они это сделали?