Сергеев приподнялся и сел на бордюрный камень, тяжело дыша. Сверху по улице бежали двое мужчин и женщина. В доме напротив открылась дверь, на улицу вышел старик, опиравшийся на руку молодой девушки. Ясно, что свидетелей было — хоть отбавляй. Вопрос, кто и что видел. Точнее, смог увидеть при таком освещении. А внизу, наконец, закончила свой безудержный бег расхлябанная тележка, растерявшая по дороге все тазы и бидоны.
— Вызовите полицию, — попросил Сергеев, прикладывая пальцы к разбитым губам и пробуя ушиб языком, нет ли крови. Он кивнул на тело Карлоса Задоро. — Я пытался его остановить, но он все равно застрелился. Депрессия у человека.
Уголино не появлялся. Значит, он правильно понял совет Сергеева. Уходить и не показываться. Сергееву с его дипломатическим паспортом ничего не грозило. А вот чего полиция знать не должна, так это того, что Уголино был здесь. Да еще вместе с русским дипломатом.
В баре Vinoteca Barbechura было сильно накурено, потолочные вентиляторы еле справлялись с потоками воздуха. Запах дорогих сигар чувствовался метров за двадцать до заведения, которое облюбовали иностранные журналисты в Манагуа. Длинноволосый смуглый парень, самозабвенно склонившись над своей гитарой, выдавал сложную мелодию, покоряя слушателей техникой игры на инструменте. Сергеев остановился в проеме настежь открытой двери и осмотрел зал.
Гарри Хейз сидел один на высоком табурете у стойки бара и крутил в руках широкий стакан толстого стекла, наполненный на два пальца темно‑коричневой жидкостью. Его лысый затылок раскраснелся и блестел от пота. Сергееву показалось, что журналист был зол сверх всякой меры. Ждать, пока Хейз придет в эмоциональную норму, было некогда. Сергеев и так полдня искал его по всей столице. Не спеша, присматриваясь к лицам мужчин и женщин в баре, Станислав подошел к стойке и взгромоздился на соседний с журналистом стул.
— Пиво и пачку «Лаки Страйк», — небрежно бросил Сергеев бармену, пытаясь боковым зрением наблюдать за американским журналистом.
Кажется, Хейз узнал его, но головы не повернул. Значит, пойдем другим путем, подумал Станислав. Чего человека насиловать, если он говорить не хочет? Только у меня времени нет на чужие капризы. Распечатав пачку, он вытащил одну сигарету и поводил ею под носом, с наслаждением принюхиваясь.
— Говорят, что, когда Паттерсон в 1905 году купил табачную фабрику, — начал негромко рассказывать в пространство перед собой Сергеев, — на ней произошел пожар. И очень много табака на складах пропахло дымом, или он стал просто немного подгоревшим. Новый владелец добавлял подпорченный табак к хорошему и неожиданно для себя получил изумительный и вполне привлекательный вкус, который понравился курильщикам. Говорят, отсюда и пошло название этой марки?[
— Очень интересная информация, — проворчал Хейз. — Вы изучаете историю табачного бизнеса?
— Как вам сказать, Гарри. Просто много читаю, когда есть время. Например, в дороге или перед сном.
— Перед сном лучше выпить, чтобы сразу отключиться. И не думать ни о чем.
— У вас что‑то случилось, — уверенно констатировал Сергеев.
— Вы, Станислав, как мне кажется, не понимаете своего счастья, — усмехнулся американец, и по его усмешке сразу стало понятно, что он сильно навеселе.
— А я счастлив? — изобразил недоумение Сергеев. — Вот не знал об этом еще сегодня утром. Знал бы, не ругался с начальством по телефону.
— Сарказм? — журналист сделал большой глоток из своего стакана, с шумом выдохнул и продолжил: — Сарказм — признак либо язвы желудка, либо прочного положения в обществе. Язвы у вас нет, это видно невооруженным глазом. А насчет второго я уже сказал. Вы счастливы тем, что занимаетесь делом, которое соответствует и вашим убеждениям, и приказам вашего начальства, то есть политике вашего государства. А я вот пытаюсь всю эту систему внутри себя привести в приличное равновесие.
— Получается? — серьезно спросил Сергеев.
— Если это хорошенько залить виски, то вполне можно существовать.
— Гарри, я хотел с вами поговорить. Я давно ищу вас по городу, уже часов пять.
— Да? Вам нужна пленка? А она всем нужна. И кто ее получит, того шлепнут первым. Невзирая на его статус, между прочим. — Хейз пьяно покачал поднятым пальцем.