Гамбит Королевы

— А помнишь, как Уилл в матушкином красном платье и с подушкой на животе изображал кардинала и уронил серебряное распятие? — смеется Анна. — Оно погнулось, и с тех пор я старалась на него не смотреть во время молитвы, чтобы не захихикать.

— А помнишь, как ты споткнулась о мой шлейф из простыни, врезалась в дворецкого, и тот уронил кувшин вина?

Смех Анны заразителен. В те времена они всегда смеялись, если только не были при дворе, где следовало вести себя прилично.

— Совсем забыла! — спохватывается Анна. — Уилл просил передать тебе кое-что.

Она достает из складок платья кожаный мешочек и вручает его Екатерине. Даже не открывая, та догадывается: это матушкино распятие. Горло сжимается, словно она проглотила камень.

— Как оно оказалось у Уилла? — спрашивает Анна.

— Я отдавала его в починку.

Екатерина встает и медленно идет к грядкам, отвернувшись от сестры, чтобы та ни о чем не догадалась. Почему Томас Сеймур не принес распятие сам? Значит, он с ней просто играл! Флиртовал, чтобы затащить вдовушку в постель!..

Екатерина силой отгоняет эти мысли. В конце концов, она его совсем не знает.

— Еще тебе письмо, — добавляет сестра. — Почему на нем печать Сеймура?

— Не знаю, — отвечает Екатерина, поспешно убирая письмо в рукав.

— Читать не будешь?

— Там ничего важного — наверняка просто счет от ювелира. — Екатерине чудится, что письмо сейчас прожжет дыру в платье. — Пойдем, я покажу тебе, что посадила. Видишь — подписала все растения. Вот мандрагора от ушных болезней и подагры. — Екатерина представляет, как корни мандрагоры, словно маленькие трупы, впиваются своими конечностями в темную землю. — Говорят, ведьмы варят из нее приворотные зелья.

— И они правда могут заставить влюбиться кого угодно? — вытаращив глаза, спрашивает Анна.

— Чепуха!

— А что такое дигиталис? — Анна указывает на одну из надписей.

— Наперстянка, — отвечает Екатерина, чувствуя, как сжимается горло, будто призрак мужа схватил ее за шею. — От болей в печени и от тоски.

— Ее ведь еще называют заупокойными колокольчиками?

— Называют, — коротко откликается Екатерина, раздраженная расспросами сестры.

— Почему?

— Потому что она убивает, если превысить дозу! — резко говорит Екатерина. — Это яд. Все это яды, Анна! Смотри: вот белена, ее дымом можно снять зубную боль. — Екатерина почти кричит. Сорвав веточку, она машет ею перед носом Анны. — А вот болиголов; в смеси с буквицей и семенами фенхеля он может усмирить буйнопомешанного. И чтобы убить взрослого мужчину, достаточно превысить дозу белены или болиголова всего на каплю!

— Кит, да что с тобой? — Сестра гладит ее по спине.

— Не знаю, Анна, не знаю… — Екатерина чувствует прикосновение письма к коже, и ей чудится, что на этом месте рассыпается сыпь, вспухает волдырь или появляется иная метка дьявола. — Я сама не своя…

— У тебя горе, это естественно. Да еще ухаживания короля…

Екатерина молчит. Когда сестра уходит, она двумя пальцами достает из рукава письмо, как будто бумага пропитана одним из ядов, в которых она сама так хорошо разбирается. Хочется бросить письмо в огонь, не вскрывая, и притвориться, что она никогда не встречала Томаса Сеймура и не трепещет при одной мысли о нем. Чувство, которое ее переполняет, способно толкнуть на страшные безумства.

Екатерина проводит пальцем по печати с крылатым гербом Сеймура, в равной степени боясь и того, что письмо — всего лишь вежливая отписка, и обратного. Наконец она ломает печать, рассыпая крошки красного сургуча, и разворачивает бумагу. Частое дыхание шумит в ушах.

Неаккуратный почерк Сеймура совсем не вяжется с его идеальным образом. Да и насколько вообще Сеймур таков, каким кажется?.. Впрочем, каким именно — Екатерина и сама не понимает. Что же произошло, почему она, имеющая четкое мнение по любому вопросу, находится в таком замешательстве из-за этого мужчины?.. В глаза бросается слово «любовь», и сердце бьется в груди, как птица в клетке.