Гамбит Королевы

— Нет, Мег, — шепотом отвечает Екатерина и прикладывает палец к губам. — О последней королеве при дворе лучше не упоминать. Это королева Джейн[9], сестра Томаса Сеймура, которого нам сегодня представили.

— Но почему она? Ведь с тех пор было еще две королевы.

— Потому что королева Джейн подарила королю наследника.

Не говоря уже о том, что Джейн Сеймур успела умереть раньше, чем ему наскучила.

— Значит, это — принц Эдуард? — Маргарита указывает на мальчика — миниатюрную копию отца во всем, вплоть до позы.

— Верно, а это — леди Мария и леди Елизавета[10], — поясняет Екатерина, указывая на девочек, которые, словно бабочки, порхают по краям полотна.

— Вижу, вас восхищает мой потрет! — раздается голос за спиной.

Екатерина оборачивается и изумленно восклицает:

— Ваш портрет, Уильям Соммерс?!

— Неужели вы меня не заметили?

Екатерина вглядывается в картину и наконец находит его на заднем плане.

— Ах, вот вы где!.. — Она поворачивается к падчерице. — Мег, это Уильям Соммерс — шут короля, самый честный человек при дворе.

Он протягивает руку и вытаскивает медную монетку у Маргариты из-за уха. Та весело смеется, что в последнее время случается редко.

— Как вы это сделали? — изумленно спрашивает она.

— Волшебство! — отвечает шут.

— В волшебство я не верю, однако фокус действительно хорош! — признает Екатерина.

Смеясь, они входят в покои леди Марии. У дальней двери стоит ее фаворитка, Сюзанна Кларенсье, и шипит на входящих, будто гадюка.

— У нее опять головные боли, не шумите, — шепотом поясняет Сюзанна с натянутой улыбкой. Осмотрев Екатерину с ног до головы и, очевидно, прикинув стоимость ее наряда, она добавляет: — Очень мрачно! Леди Мария будет недовольна… Ах, простите, я забыла, что вы в трауре! — И Сюзанна прикрывает рот рукой.

— Понимаю и не держу на вас зла.

— Ваша сестра в личных покоях леди Марии. Прошу меня простить, мне еще нужно… — Не окончив фразы, Сюзанна уходит в спальню и тихо закрывает за собой дверь.

Екатерина обменивается приветственными кивками с дамами, которые сидят в комнате за вышиванием, и направляется к сестре, устроившейся в нише у окна.

— Кит, как я рада наконец тебя видеть! — Анна обнимает сестру. — И тебя, Маргарита! — Она целует Маргариту в обе щеки; та заметно расслабилась, оказавшись в исключительно женском обществе. — Ступай посмотри на гобелены. На одном из них выткан твой отец. Сможешь найти?

Маргарита отходит к гобеленам, а сестры устраиваются на лавке в оконной нише.

— Так почему же меня вызвали? Тебе что-нибудь известно? — спрашивает Екатерина, не в силах оторвать глаз от сестры — от ее беззаботной улыбки, сияющей кожи, идеального овала лица, светлых прядок, выбившихся из прически.

— Леди Мария будет крестной матерью. На церемонию пригласили многих.

— Значит, не только меня… Я рада! Кто же крестник?

— Дочь Ризли[11], нареченная…

— Марией! — заканчивает Екатерина в унисон с сестрой, и обе весело смеются. — Ах, Анна, как я рада тебя видеть! В доме моем царит уныние.

— Я навещу тебя в Чартерхаусе, когда принцес… — Анна в испуге закрывает рот ладонями и поспешно поправляется: — …когда леди Мария меня отпустит, — а потом, наклонившись, шепчет сестре на ухо: — Леди Хасси отправили в Тауэр за то, что она называла леди Марию принцессой.

— Я помню, но то было давно, и она делала это нарочно. Разве можно наказывать за оговорку?

— О, Кит, ты слишком долго не была при дворе! Неужели забыла, каково здесь?

— Как в змеином гнезде… — вздыхает Екатерина.

— Я слышала, король посылал Хьюика лечить твоего мужа, — говорит Анна.

— Послал. Почему — не понимаю.

— Значит, Латимер был окончательно прощен.

— Видимо, так.

Екатерина так до конца и не поняла, какую роль Латимер играл в восстании, получившем название Благодатного паломничества[12]. Тогда весь север Англии — сорок тысяч католиков — восстал против реформации Кромвеля. Некоторые предводители повстанцев явились в Снейп, вооруженные до зубов. В большом зале велись ожесточенные споры, суть которых Екатерина не улавливала, а потом Латимер стал готовиться к отъезду, хотя и без особого желания. Жене он объяснил это тем, что повстанцам нужны предводители вроде него. Екатерина гадала, какими угрозами его вынудили присоединиться к мятежу. Конечно, Латимер сочувствовал восставшим: их монастыри рушили, их монахов вешали, весь их жизненный уклад летел под откос, любимую народом королеву изгнали, а наглая девица Болейн вила веревки из короля. Однако восстать против своего господина и повелителя? На Латимера это было не похоже.

— Ты так толком и не рассказала мне о мятеже, — замечает Анна. — О том, что случилось в Снейпе.

— Об этом я предпочла бы забыть, — откликается Екатерина.