Гамбит Королевы

Едва ли так говорят девушке, от которой хотят поскорее отделаться. То же самое он мог получить и от Бетти, надо было лишь похлопать ее по заду и предложить ей кружку эля. Дот часто думала об Уильяме. Мог бы прислать ей хотя бы записку! Не зря же он столько времени учил ее грамоте. Может быть, он боялся, что его письмо попадет не в те руки и у нее будут неприятности? Катерина позавчера упоминала о нем; сказала, что ей недостает его игры на спинете. Дот хотелось спросить, где он, вернется ли он ко двору, но она боялась выдать себя. Ей казалось, что Катерина сразу все поймет по ее лицу. Уильяма не было так долго, что Дот начала забывать его лицо. Он как-то поблек, превратился в смутное воспоминание, как те отпечатки, что остаются от осенних листьев на каменных плитах после дождя. А теперь она все время проводит с бедной Мег, и у нее нет времени для мыслей о любви.

Мег быстро читала, точнее, пожирала книгу, которую Елизавета послала королеве к недавно прошедшему Новому году; Елизавета написала ее сама. Она перевела какое-то сочинение на английский и на латынь и заказала красивый красно-зеленый переплет. Придворные дамы листали книгу и вздыхали от восхищения. Дот тоже украдкой заглянула в книгу; ей хватило времени лишь на то, чтобы прочесть заглавие: «Зерцало грешной души». Потом ей пришлось притвориться, что она протирает пыль на столе, на котором лежала книга. Скрепя сердце Дот признала: для юной девушки это замечательное достижение. Елизавета обладала одним качеством, которого нет у других. Дело не в ее блестящем уме и не в происхождении – Мария тоже дочь короля. Нет, Елизавету окружает нечто… волшебство, которое невозможно ни измерить, ни понять, однако все, и мужчины и женщины, немного влюблены в нее. Исключением служит Дот. Она, правда, признает, что завидует Елизавете, а ведь зависть – один из смертных грехов. Но это она, а не Елизавета сейчас рядом с Мег, сейчас, когда это важно, она лежит на кровати рядом с ней и тихо поет, чтобы Мег уснула. Это она вытирает горящий лоб Мег мокрым полотенцем и подносит к ее губам чашку с бульоном; последнее время Мег так слаба, что не может удержать чашку сама. Она молча сидит с ней за компанию и слушает, как Мег слабым голосом читает отрывки из книги Елизаветы. Дот с радостью сожгла бы эту книгу, если бы ей хватило мужества и если бы она не знала, что своим поступком разобьет сердце Мег.

– Дот, – прошептала Мег, пробуждаясь от сна, – это ты?

– Да, я.

– Пожалуйста, принеси мне перо и чернила. – Мег села. Похоже, ей полегчало, и Дот ожила, но ненадолго, потому что Мег продолжила: – Я хочу написать завещание. Пожалуйста, пошли за нотариусом.

Дот хотелось закричать: «Зачем тебе это? Завещания – для мертвецов», но она кивнула:

– Сейчас, только дам вам настойку и скажу вашей матушке, что вы посылаете за нотариусом.

Как только завещание было составлено, Мег в изнеможении упала на подушку. Катерина теперь тоже часто сидела с нею, а Дот старалась найти себе занятие и не думать о том, что происходит. Мег дышала с трудом, и, хотя она ничего не говорила, было ясно, что каждый вдох давался ей с огромным трудом. Она угасала. Позвали священника; он совершил обряд. Катерина и Дот сидели молча. Время как будто остановилось.

И вот Мег не стало. Священник тихо вышел. Дот и Катерина сидели молча; говорить было не о чем. Мег рядом с ними постепенно остывала.

– Мы оденем ее в самое красивое платье, – сказала Катерина. – Помоги мне, Дот.

– Но бальзамировщики…

– Сегодня все будут молиться за нее. Я хочу, чтобы ее запомнили красивой.

Они тщательно обмыли ее неподвижное тело, как будто боялись причинить ей боль. Дот внушала себе, что тело из дерева, как статуя в церкви. Только так она способна была это вынести. Она взяла кувшин, чтобы наполнить таз водой, но кувшин упал на пол и разбился. Вода растекалась по полу. Дот разрыдалась, как будто сама она тоже разбилась и вода хлещет из нее. Она упала на мокрый пол, захлебываясь рыданиями. Катерина села рядом с ней, не замечая, что намокает ее платье из китайского шелка. Они сидели так, обнявшись, покачиваясь из стороны в сторону. В комнату вошел паж; смущаясь, он отвернулся.

Гринвичский дворец, Кент, июнь 1545 г.

– Какой ужасный шум! – воскликнула Катерина, входя во внутренние покои. Ее сопровождал Кэт Брэндон. – Просто сумасшедший дом!

Крепыш ожесточенно лаял на мартышку Франсуа. Зверек запрыгнул на спинку кресла и, свесив длинный хвост, ел сливу. Другой лапой он сжимал любимую игрушку Крепыша, деревянную мышь. Катерина недолюбливала зверька. Мартышка оказалась настоящим бедствием. Но и приказать унести Франсуа она не могла. Пару раз он чуть не укусил ее. Бедной Дот постоянно приходилось убирать за ним. Щенок Кэт Брэндон подскакивал к Крепышу, заливисто лая; обезьяна дразнила песиков, размахивая мышью.

– Гардинер, сейчас же прекрати! – крикнула Кэт щенку, Катерина повернулась к ней, и они своим хохотом усугубили суматоху. Впервые за много недель Катерина смеялась по-настоящему. Смерть Мег тяжело подействовала на нее.