Гамлет

Я слышал, петухи не умолкают,

А привидения из-под земли

Не кажут носа, и безвредны звёзды,

И ведьмы не имеют силы. Вот

Сколь свят и сколь всемилостив сочельник

Пред Рождеством Спасителя!

Горацио

Я также

Слыхал об этом и частично верю.

Однако — стоп. Довольно на сегодня.

Уже денница в пепельном и алом[9]

Плаще росистом шествует по склонам

Холмов восточных, и пора на отдых

Полночной страже… Только перед тем

Своими наблюденьями ночными

Должны мы поделиться с нашим принцем.

Сия штуковина глухонемая,

Клянусь, она язык-то свой развяжет,

Когда мы их сведём накоротке.

А посему, коль нету возраженья,

Из чувства долга, чувства уваженья

К персоне принца Гамлета, должны мы

Пойти и принца в тайну посвятить.

Марцелл

А что, недурно!.. Кстати, мне известно,

Где этим утром Гамлета найдём.

(Уходят)

Сцена 2

Тронный зал. Трубы. Входят король с королевой, за ними Гамлет, Полоний, Лаэрт, Вольтиманд, Корнелий и придворные

Король

Ещё не скоро выветрится скорбь

О Гамлете, покойном нашем брате,

А потому пристало обнажить

Сосуд страданья, присовокупив

К печали вашей каплю наших слёз.

Но битва благочестия с природой

Зашла так далеко, что подобает,

Не забывая о покойном, помнить

И о самих себе. И посему

Вчерашнюю сестру и королеву,

Вдову, чьё попечение хранило

Воинственную Датскую державу,

Мы с радостью, отравленной печалью,

Восторг стенаньями уравновесив,

В тоске и неге, с миртом у одра

Супругой нарекли. И ваши речи,

Мудрейшие, не отвратили нас.

За что примите нашу благодарность.

Теперь о юном Фортинбрасе. Он,

Превратно умозаключив о наших

Достоинствах, оплошно полагает,

Что Дания без Гамлета распалась…

Вообразив о собственной персоне

Невесть чего, он пишет нам посланье,

Где требует возврата территорий,

Утраченных его отцом, а ныне

Хранимых нами после благородной

Кончины брата, но о нём довольно.

Теперь о том, зачем я вас созвал.

Суть дела такова. Мы отписали

Норвежцу-королю, который дядей

Приходится — что кстати! — Фортинбрасу.

Старик давно уже к одру прикован

И вряд ли знает о приготовленьях

Племянника. Вот с этим-то письмом

Мы направляем вас, наш друг Корнелий,

И вас, любезный Вольтиманд, послами

К правителю норвегов. Полагаем,

Что ваших полномочий хватит вам

В пределах установленных. Спешите,

И спешка вам зачтётся. В добрый путь.

Вольтиманд и Корнелий

Мы Дании родной не посрамим!

Король

Мы в том не сомневаемся. Прощайте.

Послы уходят

Лаэрт, что там за новости у вас?

Вы что-то говорили о каком-то

Прошении? Но разве есть такое,

Что было вашей просьбой и не стало

Моим же предложеньем? Голова

Не более родня плечам и телу,

Рука для рта не более слуга,

Чем датский трон для твоего отца.

Так в чём же просьба ваша?

Лаэрт

Государь!

Прошу благоволенья отпустить

Меня во Францию. По доброй воле

Я к вам на коронацию вернулся.

Мой долг исполнен. Но моя душа,

Как прежде, там, во Франции…

Король

Однако

Отец не против? Говори, Полоний…

Полоний

Милорд, моё он выдавил согласье.

Пускай уж едет…

Король

В добрый час, Лаэрт.

И пусть тебе сопутствует удача,

Благоволя ко всем твоим причудам.

Теперь наш Гамлет, и родня, и сын…

Гамлет

Роднее чем родня, но не родной.

Король

Так до сих пор висят над вами тучи?

Гамлет

Отнюдь, милорд. Я слепну, как от солнца.

Королева

Мой милый Гамлет! Скинь ночной покров.

Взгляни как друг на Данию.[10] К чему

Весь век искать с опухшими глазами

Отца немую тень? Ты знаешь сам:

Всё, что живёт, естественно стремится

К могиле. Я права?

Гамлет

Не смею спорить.

Королева

А если я права, тогда зачем

Так выделяться и казаться мрачным?

Гамлет

Казаться? Вы сказали мне «казаться»?

Я предпочёл бы старый термин «быть».

Казаться мрачным может плащ мой чёрный,

Тяжёлым — вздох подавленный, глубоким —

Поток из слёз… Ни плащ, ни эти слёзы —

Не есть я сам. Во мне вы примечали

Одно обличие моей печали.

Король

Весьма похвально и отрадно, Гамлет,

Отдать свой долг усопшему отцу.

Таков порядок. Проходили это

И твой отец, и дед. И всякий раз

На некий срок себя мы понуждаем

Примерить траур. Но твоё упорство

Зашло за грань постыдного упрямства.

А это вещи разные. Унынье —

Ты знаешь сам — есть вызов небесам,

Занятье недостойное мужчины

И примитив, пригодный для невежд.

При встрече с тем, что столь обыкновенно,

К чему слезливость и прыжки рассудка?

Лишь тот, кто обуян противоборством,

Столь близко к сердцу подпускает скорбь.

А это — оскорбление небес,

Живой природы и природы мёртвых.

Опасный род абсурда. Разум наш —

От смерти Авеля и до последней

Сегодняшней кончины — утверждает:

«Так дóлжно быть!» Итак, тебя мы просим:

Отбрось несообразные страданья

И нас почти за своего отца.

Да будет всем известно, что отныне

Ты приближённей, чем иные, к трону,

И с той же долей трепетной любви,

С которой самый нежный из отцов

Благоволит родному сыну, мы

Тебе благоволим… А что до просьбы

Твоей — вернуться в Виттенберг и дале

Учиться — нам она не по душе.

Вот наш совет: склони себя остаться.

В отраду нам и в утешенье нам

Ты — первый из вельмож, сын и племянник.